Корона за холодное серебро

– Серьезно? – Мрачный даже перестал точить нож. – Я слышу, как ты поливаешь его грязью каждый день, сколько себя помню, и ты не знаешь, почему я намерен прикончить дядю Трусливого? Вы с мамой долбили мне, как сильно ему это нужно, еще даже до того, как он нас бросил! Наверное, вы шептали ей это в живот даже раньше, чем я вылез, раньше, чем он вернулся.

– Пффф, – пыхнул дедушка дымом биди. – Значит, вот как. Ты все еще злишься на него за уход?

– Что он ушел, это ни дерьма не значит, – заявил Мрачный, жалея, что не умеет говорить гордо, а не вздорно. – Ушел – и прекрасно. Значит лишь то, что ушли мы! А мы ушли, потому что ты подумал, что он поступил правильно, сбежав из клана Рогатых Волков в тот второй раз.

– Я-то знаю. что думаю о своем сыне, Мрачный. Я спрашиваю, что думаешь ты, хотя могу и догадаться.

– Вот это здорово, – сказал Мрачный, качая головой. – Ну и что я думаю, раз ты и так уже все знаешь?

– Я полагаю, причина в том, как он это сделал, – ответил дедушка, и в этом было некоторое утешение, смягчающее боль от укуса. Дедушка мог вести себя как редкая сволочь, но был добрым и любящим и знал Мрачного, как тот и сам себя не знал. – Он бросил нас умирать на поле боя, и все потому, что хотел остаться с Рогатыми Волками, а не со своим племянником, не с родным отцом. Мы нуждались в нем больше всех – так, как только можно нуждаться в родственнике, а он принял сторону клана, а не нашу. Вот что случилось. Моя дочь сделала то же самое, – наверное, тебе не нужно об этом напоминать?

– Не, для нее все было по-другому, – тихо возразил Мрачный, все еще надеясь после стольких лет, что его слова прозвучат правдиво для него самого. – Совершенно иначе.

– Конечно, – согласился дедушка, и его тон сообщил Мрачному, что старик хочет верить в это не меньше внука. – Я не считаю, что кто-то из нас может винить твою мать за то, что она нас там оставила, ушла со своим братом и остальными. Проклятье, она больше Рогатая Волчица, чем кто-либо в этом гребаном совете, и то, что она поступила по старинке, лишь справедливо. И вот в чем разница, вот к чему нас приводит эта погоня: когда ты притащил меня домой после битвы, она по-прежнему была там, была частью клана, как всегда – а твой дядя ушел. И все эти годы твое сердце ноет от того, что он не остался с нами, – он все равно уходил, так почему не на день или три раньше, вместо того чтобы обречь своих родичей на смерть из принципа, по которому вообще никогда не жил? В общих чертах – так?

Мрачный, вглядываясь в свое дрожащее отражение на ноже, кивнул:

– Как-то так.

– Ага, я тоже об этом думал, – сказал дедушка, и ощущение было такое, словно холодная родниковая вода смывает пыль с лица, – оказывается, старик знает не все. – Каждый день, с тех пор как это случилось, и каждую минуту, с тех пор как заглянул ему в глаза сегодня утром. Почему? Штука вот в чем, парень: я не уверен, что он сам это знает.

– И от этого все становится хорошо?

– Мать твою, нет! Но ты-то сам всегда знаешь, почему поступаешь так или иначе, Мрачный? Я вот не всегда, а я видел намного больше оттепелей, чем ты, и вроде бы мог уже познать самого себя. А это означает, что у тебя, у меня, у него – у нас у всех появляется одна и та же идея, раньше или позже: те, с кем мы живем, кому посвятили свою жизнь, не стоят нашей любви и мы должны отказаться от того, чем стали Рогатые Волки. А теперь, когда мы наконец загнали его в угол, родство обязывает нас задать ему этот вопрос и посмотреть, найдет ли он ответ получше. То, что случилось, когда мы были Рогатыми Волками, стоит не больше, чем вчерашнее дерьмо вчерашнего, – а важно, куда мы пойдем. Мы семья, Мрачный, и если это ничего не значит, то мы ничем не лучше остальных в нашем клане.

После короткой дедушкиной речи какое-то время было тихо, и Мрачный положил нож и обошел вокруг костра, чтобы сесть рядом со стариком. Взяв у него угасшее биди, он снова зажег и глубоко затянулся. Задержал внутри дым, пропитываясь им и словами старика. Дедушка, он кое-что знает. Потом выдохнул – и заодно выпустил сколько-то дурного воздуха, который удерживал в себе большую часть жизни.

– Хочешь сейчас перекинуться с ним стихом? Я могу тебя отнести.

– Мы были не единственными, кого он оставил мертвым, – сказал дедушка. – Имей хоть одна из тех песен, что мы слышали о них двоих по дороге, хотя бы правдивый припев, то они проговорят до рассвета. Он и эта Холодная София заняты своими делами и пусть занимаются ими. Ты гневаешься на нее из-за того, как она обошлась с твоим дядей утром? Ты, может, и ненавидишь его, но тебе неприятно смотреть, как твою кровь лупцуют перед половиной лагеря?

– На нее? Из-за этого? Не. – Мрачный сделал еще затяжку, задержал дым. Пока из глаз не потекло. – Она… Ты не узнаешь.

– Спасибо ложным богам и истинным предкам, у меня есть внук, который знает меня лучше меня самого, – проговорил дедушка, отбирая биди. – Трясусь от страха, что бы я делал, если бы мне пришлось самому подумать хоть одну мысль.