- Потому что тогда я был для тебя единственным защитником! – в голосе Йолафа тоже звякнул металл, – и я подчас недостойно упивался этой своей исключительностью! Я не задумывался, понимаешь ли ты меня! Я просто знал, чего хочу и что должен сделать, и делал это, как умел, ведь все прочее не имело значения! Теперь же ты снова княжна! А я по-прежнему государственный преступник, приговоренный к казни! Я не для того стремился исцелить тебя, чтоб потом выставить тебе счет и навязать тебе свою сомнительную персону, пользуясь тем, как ты сейчас уязвима, едва вернувшись к жизни! Завтра ты будешь дома! Завтра круг замкнется и все станет на свои места! И тогда ты поймешь…
- Я люблю тебя, – перебила Эрсилия, и Йолаф умолк, словно по губам наотмашь ударили ладонью. А княжна нетвердо поднялась с койки. Ее бескровное лицо слегка порозовело, но глаза были спокойны, как глаза человека, уверенного в своей правоте:
- Я согласна, завтра все может стать иначе. Завтра вокруг будут люди, перед которыми нужно будет снова учиться как-то себя держать и говорить что-то правильное и нужное. А потому сейчас последние часы, когда некому еще нам помешать. И я повторяю, я стою вне ложных условностей. И мне не стыдно сказать тебе, что ты самый важный человек в моей жизни. Ты не вправе навязываться мне? Я тоже не вправе требовать, чтоб ты навсегда остался каменной стеной на страже моей потрепанной княжьей светлости. Но ты сделал для меня то, с чем никто уже не сможет сравниться. И это навсегда останется так.
Эрсилия запнулась и глубоко облегченно вздохнула, словно высказав все, что давно и тяжко лежало на душе.
А Йолаф, услышав этот вздох, невольно ощутил, как заныли ребра, по сей день болевшие, если вот так глубоко вздохнуть. Их до багровых разводов отделал тяжелыми сапогами Сармагат. И все для того, чтоб пришла вот эта самая ночь, когда Эрсилия сама предлагает ему все, на что он не позволял себе надеяться, а он лепечет какой-то вздор, обеими руками отталкивая лучший миг своей жизни, которой, быть может, и осталось с заячий хвост. Какого Моргота он ломается? Эрсилия ведь права. Она пережила то, после чего никто уже не может диктовать ей, что правильно, а что нет. И есть ли узы, что могут крепче связать двоих людей, чем те, что связали их у рокового источника?
Он шагнул вперед и бестрепетно обнял девушку.
- Прости меня, – пробормотал он, – я слишком привык к борьбе. Сармагат тоже сказал, что я разучился верить в жизнь.
Княжна же прижалась к нему так просто и доверчиво, словно ничего не могло быть естественнее этой близости.
- Эру милосердный, – прошептала она, – разбойник боится обременить своей сомнительной персоной вчерашнего оборотня…
А Йолаф ощущал тепло ее изможденного тела сквозь грубую шерсть сюрко, запах талого снега и подопревшей хвои от волос. Да, время хрупких цветов было позади. Там же, где осталась бесплотная фея в кисейном покрывале. Рядом с ним была живая женщина. Его Эрсилия, доселе бывшая скорее выдуманной, чем реальной.
Он невесомо коснулся ее подбородка, словно давая ей право не заметить его прикосновения. Но княжна подняла к нему лицо, охватывая руками его шею, и мятежный рыцарь горячо и безоглядно прильнул к ее губам.
…Бурые пятна на заскорузлых складках грязного зеленого плаща… Серое небо, тускло опрокинутое в затуманенной стали длинного клинка, перечеркнутое рунной вязью… «Страж»… Отец стоит на коленях у тела, пальцы, украшенные изумрудами, беспомощно мнут зеленое сукно… «Прости меня, брат...»
Леголас повел головой, вдруг зашедшейся дробным рокотом боли. Отогнал воспоминания, вставшие перед глазами, словно вчерашний день. Поднял глаза.
- Я не верю… Я словно бы и знаю, что это ты, но я видел твой труп, Гвадал… Я сам был на твоих похоронах, я помню, как плакал, не скрывая слез, как мой друг, стоящий возле меня, молча смотрел в глубину леса, сжав зубы, а я понимал, что он тоже готов заплакать… Что за морок владел мной тогда или владеет сейчас?
- Никакого морока, – мягко ответил Сармагат, – ты видел мой плащ и мой меч. Но ты не видел моего лица. Хотя, признаться, это малоприятное зрелище не слишком бы помогло опознать меня.
Леголас помолчал секунду и вдруг вскочил на ноги, с размаху ударяя кулаком в каминную кладку:
- Нет!!! Этого быть не могло!!! Гвадал с отцом дружили с самого детства!!! Кто угодно мог ошибиться, но не отец!!! Он был уверен, что хоронит тело своего друга, я никогда не поверю, что отец не осмотрел его в мельчайших деталях, не убедился, что это Гвадал!..
Этот яростный вопль разбился на осколки, раскатившиеся под сводом пещеры, и потонул в хохоте Сармагата.
- Мальчик… – все так же мягко ответил он, – ну конечно, Трандуил, хоть и брезглив сверх всякой меры, непременно осмотрел бы мой труп и заметил бы подлог. Но у него не было в этом нужды.
Леголас замер, чувствуя, как немеют губы.
- Что? – пробормотал он, – подлог? И отец…