Коронованный наемник (СИ)

- Не нужно куртуазных ужимок, Дивный, – не повышая голоса, проговорил глава клана, – и благодарности не нужно. Да, ты ошибаешься. Во мне, в себе и еще много в чем. Но не мне растолковывать твои ошибки. Вот, бери.

С этими словами орк резко сунул руку за пазуху и вынул кожаный чехол, расписанный варварским узором. Он протянул его эльфу и отчеканил:

- Тебе нет нужды мне его возвращать, это лишь копия. И не смотри на него с таким благоговением. То, что ты держишь сейчас в руках – самая бесполезная вещица из всей старинной рухляди, что мой клан хранит в своих закромах. Когда нужда в нем пропадет – просто швырни его в огонь. Так когда-то поступил я, так поступали почти все. Ну, а если потом пожелаешь – просто приезжай на это место и оставь белый лоскут на ветви этого дерева, – и длинный узловатый палец орка указал на разлапистую корявую сосну, вросшую меж двух скал, – Одгейр приютит тебя, а вскорости я сам приеду за тобой.

Гвадал стиснул кулаки и вдруг совсем не по-эльфийски низко гортанно зарычал:

- Брось эти шарады, Сигвур! – рявкнул он, и эхо заметалось среди каменных стен скального лабиринта, – я не человек, чтоб вздрагивать от сладкого ужаса, внимая туманным предсказаниям!

- Да, Мелькорово ребро, ты не человек! – загремел в ответ орк, – ты намного хуже! Ты эльф, а эльфы никогда не желают просто посмотреть в глаза правде о себе самих! А правда проста, Гвадал! – Сигвур вскочил, припадая на одну ногу, – правда в том, что через неделю ты вернешься. Вернешься отравленный, растоптанный, ненавидящий весь мир. Или же не вернешься вовсе.

Орк осекся, тяжело переводя дыхание. А потом добавил, уже тише:

- Я не знаю, кто правит этим миром, Гвадал. Я все больше склоняюсь к тому, что всем владеет просто слепой случай. Я отчаянно надеюсь оказаться неправым. Езжай. Езжай без страха, без сомнений, без колебаний. Я буду ждать от тебя вестей. И пусть сейчас ты не хочешь ни слушать меня, ни верить мне, все равно не забудь о белом лоскуте…

- Вот так-то, друг мой, – Сармагат оскалился, – я уехал из того ущелья с чувством давящей досады и пылкой жалости к Сигвуру. Тогда мне казалось, что его категоричность и цинизм – лишь плод собственных разочарований, боль не перегоревшей обиды на судьбу. Мне не терпелось отправиться в путь, и в селении меня никто не удерживал, хотя оговоренная неделя еще не минула. С Одгейром я простился сдержанно, но дружески, Локтар обнял меня и пожелал доброго пути, но я видел, что он хмур и встревожен. В Ирин-Таур я не вернулся, свиток под кирасой жег меня, словно пригоршня углей, и времени терять я не мог…

Сармагат задумчиво приложился к кубку, потом рассеянно выплеснул остатки его содержимого в камин, глядя на синеватые искорки полыхнувшего алкоголя. Медленно провел рукой по рваному шраму на лице, будто проверяя, не болит ли старая рана.

- Ну а дальше… Четыре дня спустя я приехал в ущелье и привязал к ветке обрывок туники. Через неделю я был принят в клан Магхар, получил новое имя и навсегда простился с Гвадалом, – быстро и небрежно скомкал он.

Леголас, безмолвно и неподвижно сжавшийся в кресле, вдруг почувствовал, что до боли стиснутые челюсти успели онеметь. Он откашлялся:

- Погоди, Сармагат. Ты пропустил много важного. Почему тебе не удалось исцелиться? Ведь ты заразился совсем незадолго до этих событий!

Вождь не обернулся:

- Так вышло.

Леголас машинально вскинул верхнюю губу, тоже оскаливая клыки:

- Если это означает «не твое дело», то тут есть, о чем поспорить, Сармагат. Как ты сказал? Все забавно повторяется? Так не кажется ли тебе, что и я не человек, чтоб слушать недосказанные предания, замирая от… от чего там замирают люди?

Вдруг лихолесец запнулся и жестко провел ладонью по шипастому лбу:

- Хотя пустое. Предание достаточно подробно, чтоб я мог досказать его сам. У тебя был лишь один лучший друг, о котором ты мог сказать все то, что сказал. Это мой отец. Он здравствует, а ты жив. Это может означать лишь одно, – тут губы принца исказились, словно от полынной горечи, – обряда не было. Неужели отец отказался тебе помочь? Но я помню те дни…

Сармагат не ответил. Он молча смотрел в очаг, и огненный контур четко очерчивал его резкий профиль. Леголас тоже умолк. Он не ждал ответа. Перед его внутренним взором встала ненастная осенняя ночь двадцать пять лет назад…

…Той ночью он вернулся из дозора далеко за полночь. Двенадцать коней месили грязь у него за спиной, то и дело встряхивая мокрыми гривами и взметая каскады холодных брызг вперемешку с усталой бранью всадников. Последние листья, еще пощаженные ноябрьскими непогодами, тяжелыми скользкими кляксами падали с иззябших ветвей, прилипая к промокшим плащам эльфов.