Коронованный наемник (СИ)

Леголас спустил ноги со своего ложа и невольно вздрогнул: прикосновение босых ступней к каменным плитам пола вдруг пронзило его чувством уязвимости. Но эльф лишь тверже оперся о холодный гранит и встал, превозмогая ломоту в суставах. Это тело – его собственное, привычное, верно служившее ему столько веков – сейчас казалось чужим. Постоянный, въевшийся в плоть страх, с которым Леголас каждый новый день искал в себе новые перемены, сейчас снова властно сжал сердце. Принц глубоко вдохнул: нужно было постараться успокоиться. Это просто страх… Боязнь нового разочарования, которых в последние недели судьба отсыпала ему слишком щедрой рукой. Только чего ему бояться? С ним и так уже все случилось, его уже ничем не напугать.

Но все эти правильные и разумные мысли меркли, затопляемые все тем же предательским страхом. И Леголас знал, что преодолеть его можно лишь одним простыми способом: он должен увидеть свое лицо. За эти месяцы он привык ненавидеть любые отражающие поверхности, беспощадно обличающие новые ступени его обращения, но все равно заставлял себя вглядываться в свое отражение в латах, щитах и серебре. Он учился принимать себя орком, знать в лицо самого себя, словно врага, прячущегося в мутном холоде полированного металла и готового поколебать его стойкость своим отвратительным видом. Но сейчас ему было во сто крат страшнее.

Леголас стиснул зубы, чувствуя, как бой сердца все ускоряется, а лоб обжигает выступившая испарина. К Морготу, он сейчас же должен узнать правду. Прекратить эту агонию между малодушным страхом и крепнущей надеждой. Где-то здесь была его походная сума, в ней лежит кираса с тонким стальным нагрудником…

Леголас уже двинулся было в угол, но вдруг замер: на столе, заслоняемый миской, лежал какой-то плоский блестящий предмет. Эльф шагнул к столу. Это было ручное зеркало, редкая в Ирин-Тауре вещица, и Леголас каким-то краем сознания отчего-то сразу понял, что оно было принесено сюда не случайно. Он медленно протянул руку, стиснул холодную серебряную ручку так, что твердая филигрань впилась в ладонь. Вдруг накатила дурнота и заломило виски, но Леголас не стал вникать в причины. Он еще миг поколебался и быстрым твердым движением поднял зеркало…

Из темноватого, покрытого тонкой паутиной мелких трещин овала на него смотрело изможденное лицо много страдавшего Квенди. Синеватые тени лежали вокруг янтарных глаз. Симметричные цепочки ссадин, словно кровавый узор от когтей хищной птицы, пересекали высокий чистый лоб, отмечая места, где недавно щетинились шипы. Четыре ровных надсечки, следы клыков, багровели на гордых губах. Слева на челюсти лиловел припухший кровоподтек от удара. Глубокие борозды на лице, шее и подбородке обратились тонкими линиями подживающих царапин.

Леголас уронил зеркало на стол, закусывая губы и охватывая голову дрожащими ладонями. Он рвался к этой желанной минуте, он алкал ее, как почти несбыточного чуда, он уже почти принял то, что чудо это так и останется недосягаемой горькой мечтой. И вот она настала, грянула, уже нежданная, нечаянная, и Леголас не знал, как объять, как вместить этот несказанный миг счастья. Время замерло в четырех стенах кельи, сгустилось, как застывающая патока, и Леголас стоял, не двигаясь, почти не дыша, все так же сжимая голову руками, словно сдерживая внутри переполнявшее его смятение. Он не услышал торопливых шагов, и резкий звук распахнувшейся двери застал его врасплох. Леголас обернулся, еще не очнувшись от своих грез и растеряно опуская руки. На пороге стоял отец…

… Трандуил понятия не имел, какой сегодня день. Как не имел понятия, где его отряд, какая снаружи погода, и не рухнуло ли небо наземь. Обо всем этом было, кому печься. Для него же мир сжался до узкого ложа, застеленного меховыми пледами, на которых распростерся сын.

Король почти не отходил от него, никого не допуская к заботам о Леголасе, собственноручно промывая раны и ссадины, вперемешку бормоча молитвы и заговорные слова и то и дело замирая, чтоб прислушаться к неровному дыханию. Ему словно казалось, что стоит лишь отвернуться, и новые беды выползут из темных углов кельи, поглощая его едва вновь обретенного сына. Трандуил подолгу сидел у ложа, сжимая израненную руку Леголаса в ладонях и порой что-то совсем уже беззвучно шептал. Он не смыкал глаз и ничего бы не ел, если б не радение бдительного Таргиса, каким-то неведомым манером поспевавшего повсюду.

Время шло, а принц все так же лежал в беспамятстве, и Трандуил то смиренно продолжал свое бдение, то приходил в беспокойство и метался по келье, изнемогая от собственного бессилия что-то немедленно изменить. Сармагат пытался ободрить короля, напоминая, что исцеленные всегда долго не приходят в себя, а сам тоже хмуро шагал по каминному залу, погруженный в тревожное ожидание.