Короткая память

– А ну, вставай! Просыпайся, слышишь?

Нина испуганно села на постели, отодвинулась, вжалась спиной в стенку. И выставила вперед ладони, будто защищалась от ударов.

Нинель стояла перед ней, как грозный командор, и молчала. Потом произнесла почти по слогам, едва сдерживая ярость:

– Ты… Ты мне все расскажешь сейчас… Это ведь ты сделала, да? Ты притащила с собой яд, ты подсыпала его в воду? Кого ты собиралась убить? Отца? Или эту… Жену его? Говори!

– Нет, мам… Нет… Это не я… Честное слово, не я… Правда…

– Тогда зачем ты вообще туда потащилась? Зачем ночевать у них в доме осталась? Ты хоть отдавала себе отчет, чем для тебя это может кончиться?

– Это не я, мам… Не я… – повторяла, как заклинание, Нина.

– А кто тогда?

– Там… Там еще подруга папиной жены была… Я видела, как она приставала к папе! Она хотела на месте его жены быть! Я все видела и слышала!

– Да мало ли, что ты видела и что ты слышала! Ведь и на тебя может подозрение пасть! Где вообще твоя голова была, скажи? Зачем, Нина, зачем…

Нина снова заплакала тихо, прижимая кулачки ко рту. Плач ее был похож на скулеж побитой маленькой собачонки, и Елена Михайловна не выдержала, вступилась за внучку:

– Оставь ее, Нинель… Оставь… Ты же видишь, в каком она состоянии!

– Я все вижу, мам. И все понимаю. И состояние ее прекрасно понимаю. Если б не она это сделала, то и состояния такого у нее сейчас не было. Нет, как ей такое в голову могло прийти, я не могу понять?

– А ты сама у себя это спроси, доченька… Не ты ли сама эту обиду на отца в ней взлелеяла? Не ты ли проклинала его к слову и не к слову?

– Ой, мам… – досадливо отмахнулась Нинель. – Только твоих умозаключений мне сейчас не хватало… Надо думать, что нам делать теперь, а не сваливать с больной головы на здоровую!

Снова глянув на дочь, Нинель покачала головой, постояла немного молча, потом вышла из комнаты. В гостиной принялась ходить из угла в угол, нервно заламывая пальцы и повторяя одно и то же:

– Что делать, что делать… Что же нам теперь делать…

И вдруг резко остановилась, и Елена Михайловна чуть не наткнулась на нее, проходя к дивану. А Нинель спросила задумчиво:

– Ты говоришь, Павлу звонила, да? Хорошо… Мне нужно с ним поговорить, вот что. Попросить его… Он же отец, он должен… Пусть найдет хоть какой-то выход, пусть защитит свою дочь! Он должен, должен…

– Может, лучше я с ним поговорю, Нинель? Ты же вся на нервах, тебе нельзя…

– Нет, я сама. Дай мне его телефон… Или лучше ты ему дозвонись, а я поговорю. Тебе он ответит…

Елена Михайловна послушно кликнула номер Павла, подождала, когда он ответит, протянула телефон Нинель. Та проговорила в трубку низким и хриплым от напряжения голосом:

– Павел, нам нужно срочно поговорить! Это касается нашей дочери! Да, прямо сейчас! Что значит, не можешь? Я понимаю, что ты в больнице… Но я могу к больнице подъехать. Ты выйдешь, поговорим. Я тебя надолго не задержу. Что? А где это? Да, поняла… На углу кафе есть… Хорошо, хорошо… Я поняла… Я буду там через полчаса. Да, до встречи…

* * *

Нинель первой приехала в кафе, села за столик. Быстро достала из сумочки пудреницу, впилась в зеркальце хищным взглядом. И с досадой бросила пудреницу обратно в сумку – видок еще тот… После длинной дороги из санатория, после такого нервного потрясения как можно вообще выглядеть? Даже чаю толком не успела попить…

Потом одернула себя – что это, в самом деле… Какая Павлу разница, как она выглядит, хорошо или плохо? Это ж ей самой хочется, чтоб хорошо… И даже не хорошо, а очень привлекательно. Как раньше… Тогда бы и чувствовала себя увереннее. А так… Вон руки дрожат, как у старухи. Надо успокоиться, успокоиться…

И снова достала зеркало, глянула пристально и даже заставила себя улыбнуться. Только улыбка получилась кривая, будто она скалится, а не улыбается. И лицо такое бледное… Да, надо губы поярче накрасить! И спокойнее быть… Глаза прищурить и улыбаться… И плечи расправить свободно…

И все-таки она сильно нервничала и, когда увидела Павла, занервничала еще больше. Отметила про себя мельком – какой он стал… Возмужавший, заматеревший, уверенный. Только лицо бледное, опрокинутое, в глазах боль. Надо же, как за свою жену переживает…

И злая досада ударила в голову – о ней что-то не сильно переживал, когда к другой уходил! Она почти умирала, а ему и дела не было!

Но нельзя, нельзя об этом сейчас… Нельзя поддаваться злой досаде. Надо быть приветливой и хитрой, в дурочку поиграть. Эх, жаль только, что она не в форме сейчас… Даже не успела переодеться с дороги, платье приличное надеть…

Павел подошел, сел напротив нее, спросил сухо:

– Тебе что-нибудь заказать? Учти, у меня мало времени.

Вот так, значит… Ни здравствуй, ни «рад тебя видеть». Будто она для него никто и звать никак.

– Нет, я ничего не буду. Мне только воды…

– Хорошо. Сейчас принесу.

Встал с места, сходил к бару, принес бутылку минералки и два стакана. Налил воды, придвинул к ней стакан. И вдруг посмотрел очень внимательно, будто не узнавая. Молчал и смотрел. И ей отчего-то ужасно неловко стало под его взглядом и захотелось отвести глаза в сторону.