Короткая память

– Ну зачем вы так рассуждаете… Это же все субъективно, Иван Александрович! Допустим, у вас все так печально сложилось, да… А нарожала бы ваша вторая жена вам кучу детей, а дети – внуков, и вы бы смотрели уже на все по-другому!

– Ты хочешь сказать, что и про сына от первого брака я бы не вспомнил? Ну не знаю… Не так, так этак прилетело бы откуда-нибудь… Мы ведь не живем в сослагательном наклонении – если бы да кабы. Судьба знает, как и за что нас наказать. И ты тоже это имей в виду… Не забывай благодарить судьбу, что умную жену тебе подарила. И дочку береги… Я, кстати, зайду к ней завтра. Заодно и с бывшей твоей побеседую. Постараюсь до нее достучаться. А сейчас давай закругляться с беседами, устал я что-то.

– Да, да, конечно… – заторопился Павел, вставая с дивана. – Спасибо вам, Иван Александрович…

– Да за что ты меня благодаришь? Это ж моя работа. Ну да, поговорили мы с тобой, пофилософствовали, так это делу не помеха. Я ж говорю, оно у меня последнее, дело-то. Завтра еще в больницу к твоей жене зайду, все показания оформлю как надо. Да, пусть будет так… Может, и неправильно, да кто ж с меня спросит? Да и обжаловать мое постановление об отказе в возбуждении уголовного дела будет некому. Правда, придется на завод по производству питьевой воды соответствующее представление направить, а что делать? Пусть удивляются да разбираются. Ничего, им хуже не будет. Наоборот, качество розлива улучшится.

– Спасибо, Иван Александрович…

– Да чего ты заладил, спасибо да спасибо! Лучше скажи – в какое время мне в больницу прийти? С утра или после обеда?

– Лучше с утра, наверное.

– Ладно, пойду с утра. А ты иди, Павел, подумай еще раз обо всем. Хороший ты парень, да… На моего Юрку чем-то похож… Всего тебе доброго. Будь счастлив. И жену береги. Да, еще хотел попросить… Ты там не шибко подругу жены обижай, как ее там…

– Алису?

– Ну да. Несчастная она баба. Знаешь, бывает такое – родится человек, а к нему сразу все несчастья прилепляются. И откуда ему тогда силы для жизни брать? Не обижай… Понимай да терпи, да снисхождение делай.

– Хорошо, Иван Александрович. Спасибо. Всего вам доброго.

– Ну, это уж как получится! – с улыбкой развел руки в стороны Иван Александрович. – Все мое доброе позади меня осталось, ничего уже не вернешь…

Закрыв за Павлом дверь, он прошел в гостиную, лег на диван, закрыл глаза. Прислушался к себе осторожно. Сердце в груди бухало неровными толчками, будто выражало свое недовольство – опять ты себя мучаешь, старый дурак! Давай-ка лучше лекарство прими да в постель ложись. Завтра трудный день у тебя будет…

* * *

Елена Михайловна открыла дверь, смотрела на Ивана Александровича сердито. Из-за спины ее выглядывала Нинель, и взгляд ее тоже был неприветливым. Казалось даже, будто она скандалить начнет или потребует от матери, чтобы та закрыла дверь перед носом нежданного гостя.

– Что вам надо? Вас кто-то приглашал? Зачем вы пришли? – спросила Нинель, все же отступая назад. – Нам больше сказать вам нечего!

В прихожей вдруг появилась Нина, спросила тихо:

– Вы за мной пришли, да? Я готова… Только не знаю, что можно с собой взять… Мне прямо сейчас с вами идти, да?

Голос ее был почти равнодушным – так ему показалось. Только глаза выдавали внутреннее состояние отчаянной покорности и смирения. И ответил быстро, чтобы упредить возмущенное сопротивление Нинель:

– Нет, Нина, нет… Ты иди пока в свою комнату, мне надо с мамой твоей поговорить. Очень надо.

И обратился вежливо к Елене Михайловне:

– Разрешите, я пройду? Где мы можем поговорить, чтобы нам никто не мешал?

– Так проходите в гостиную… А можно, я тоже буду присутствовать?

– Нет. Мне бы хотелось поговорить с вашей дочерью. Наедине.

– Да? Ну ладно, что ж… А я на кухне буду, если что…

Это «если что» предназначалось Нинель, по всей видимости. Мол, доченька, я всегда рядом, я тебя в обиду не дам.

Нинель фыркнула, развернулась, ушла в гостиную. Иван Александрович последовал за ней, сел в кресло, проговорил деловито, указывая ладонью на диван:

– Садитесь, Нинель. Разговор у нас будет долгим и трудным. Садитесь.

– Да о чем нам с вами разговаривать, не понимаю? – дернула плечом Нинель, но все же села, скорбно поджав губы и глядя в сторону. Видно было, что она очень нервничает, хотя и старается быть недовольной и равнодушной.

– О чем нам говорить, спрашиваете? Да о том, что вы очень виноваты перед своей дочерью, Нинель. О том, как она живет в том аду, который вы ей устроили.

– Я?! Я устроила ей ад? Да о чем вы вообще говорите?! Выходит, это я во всем виновата, да? Очень даже интересно, как вы все повернули!

– Да, виноваты. Неужели вы сами этого не осознаете, Нинель?

– А что такое я осознать должна? То осознать, что осталась после развода совсем одна, с ребенком на руках? Что моему бывшему мужу не было до нас никакого дела? Что испортил жизнь и мне, и моей дочери? Это я должна осознать, по-вашему? А может, мне надо вам рассказать, как я болела, как мучилась одна, как мы бедствовали? Я ведь даже от алиментов отказалась, мне ничего от него не надо было!