Короткая память

— «...Образуются глубокие воронки с горячей пульпой, прикрытые сверху хрупкой коркой асфальта... Удельная аварийность городских теплосетей равна двум и четырем десятых повреждений на один километр в год». — Ванина подняла голову. — Какова протяженность сетей? — спросила она.

— Сто километров.

— Выходит, двести сорок аварий в год? — Ванина покачала головой. — И каждая из них может кончиться человеческими жертвами. Наступил на хрупкую корку асфальта, и... — она выразительно развела руками.

— Что вы читаете? — спросил Постников.

Она смотрела на него не отрываясь.

— Я читаю кляузу паникера Евстигнеева на управляющего «Горэнерго» Постникова, — сказала она. — И знаешь, что удивительно? — Она поискала дату на письме. — Пять лет назад Евстигнеев предупреждал нас с тобой о возможных человеческих жертвах, а несчастный случай произошел только сейчас... Везло тебе, Георгий Андреевич.

— Я вас не понимаю, — сказал Постников.

— Нет, это я тебя не понимаю, — повысив голос, сказала Ванина. — Ты же специалист, отлично знаешь, что трубы, уложенные в сырой грунт бесканальным способом, превращаются в гниль, в труху. На что рассчитываешь?

— Мы делаем все, что в наших силах, — сказал Постников.

— Ах ты, боже мой! — умилилась Ванина. Заглянув в папку с бумагами, она прочла: — «В год реконструируется канальным способом примерно три — три с половиной километра...» Твоя объяснительная?

— Моя.

— Так это же филькина грамота, насмех курам! Такими темпами мы и за тридцать лет не приведем порядок теплосети. Сколько еще человек сварится в кипятке?

— Хочу напомнить, Вера Игнатьевна, — сказал Постников, — пять лет назад, отвечая Евстигнееву, вы, слово в слово, повторили эту мою объяснительную.

— Мы тебе поверили, — сказала Ванина.

— Чему поверили? — спросил он. — Что сто километров, деленные на три, получится меньше тридцати лет? По-моему, арифметику вы знаете не хуже меня.

Ванина исподлобья смотрела на него.

— Нет, Вера Игнатьевна, — проговорил он, — вы были вынуждены поддержать мою филькину грамоту точно так же, как я был вынужден ее подать.

Он замолчал.

— Продолжай, — сказала она, — я слушаю тебя с огромным интересом.

— А я не скажу ничего нового, — сказал он. — Есть один способ избежать несчастных случаев на улицах города. Ржавые трубы выкопать, сдать в металлолом и все сто километров уложить заново. Все — сплошь. — Он посмотрел на нее. — Дайте нам девять миллионов рублей. Раздобудьте новые трубы — восемь тысяч тонн. Заставьте проектировщиков целый год работать только на нас. Ну и совсем пустяк: две-три мощные строительные организации. Карман города выдержит это?

— За безопасность сетей отвечает не только город, но и твое министерство, — сказала Ванина.

— Правильно, — сказал Постников. — Но в год оно в состоянии выделить восемьдесят тонн труб, а не восемь тысяч... А когда я просил, умолял, слезы лил — как мне отвечали? Резерв создан на случай стихийных бедствий... Вот, дай бог, землетрясение произойдет или реки выйдут из берегов... А у нас что? Тридцать лет назад многоуважаемый Виталий Федорович Земсков еще не знал, что трубы надо класть канальным способом? Это разве стихийное бедствие? А потом металлургическому заводу понадобилось водохранилище, и никто не осмелился перечить директору Соколову. Это тоже — стихийное бедствие?

— Ну и что же ты предлагаешь? — помолчав, спросила Ванина.

Постников ответил с горечью:

— Предлагают, Вера Игнатьевна, те, кому работать не надо... Товарищ Евстигнеев, например... Пять лет, спасибо ему, раскрывает нам глаза... А моя судьба: положить голову на плаху и ждать, опустится топор или... пронесет. Потому что ничего другого сделать я не в состоянии... И вы это прекрасно знаете.

Наступила долгая пауза.

Ванина встала, подошла к окну.

Степенно прошествовала пожилая женщина с хозяйственной сумкой. Молодая мать провезла коляску с ребенком. Прошмыгнула веселая ватага ребятишек.

Люди спокойно и уверенно ступали на чистый, вымытый дождем асфальт.

— Нет, — сказала Ванина. — Бездействовать нельзя. Это преступление. Надо что-то делать. Караул кричать.

— Пока меня не было, Руднев пытался что-то делать, — сказал Постников. — Огородил несколько улиц щитами... Толку — чуть, тогда уж надо все огородить. Но паника, как и следовало ожидать, началась. Шофер такси сегодня клятвенно уверял меня, что в кипяток провалилось пять человек. С детьми... Вера Игнатьевна, — спросил он, — не боитесь паники в нашем городе?

Ванина по-прежнему смотрела в окно.

По улице шли и шли люди. Мужчины и женщины, старые и молодые. У каждого из них были свои дела, свои заботы. И меньше всего думали они о том, что сейчас, в эту самую минуту, может треснуть хрупкая корка асфальта, под которой окажется гибельная яма с кипятком.

— Больше всего я боюсь твоих неопровержимых аргументов, — обернувшись к Георгию Андреевичу, медленно произнесла Ванина. — Послушать Земского — голубь мира... Ты тоже, получается, ни в чем не виноват... А из головы не идет покойный Макаров... Кого теперь, — она показала на людей в окно, — отправим мы на тот свет?

Постников спросил устало: