Короткие гудки

Савелий в свою очередь не понимал: что мне непонятно? Мы стояли и тупо смотрели друг на друга.

Я не видела Ханну полгода.

Мне захотелось позвонить ей, услышать ее, увидеть и подарить свою новую книгу на немецком языке. У немцев изумительные обложки в ярком блестящем супере, как леденец. Хочется лизнуть.

Ханна сняла трубку. Я не узнала ее голоса.

– Это Ханна? – переспросила я.

– О! О!

Послышался стон и рыдания.

Да, это была Ханна. Страдающая Ханна. Такой я ее не знала.

– Что случилось? – испугалась я.

Ханна рыдала.

– Хочешь, я к тебе приду?

– Домой – нет…

– Хочешь, встретимся возле пруда?

– Да, да…

– Я пойду к тебе по часовой стрелке! – крикнула я. – Выходи навстречу.

Пруд круглый, мы могли идти друг за дружкой и никогда не встретиться. Но если я пойду по часовой стрелке, а она против, мы обязательно столкнемся.

Ханна никуда не двигалась, стояла напротив своего дома. От ее красоты ничего не осталось. Волосы потемнели без краски, гладко зачесаны, собраны в хвостик. Глаза не накрашены, ресницы светлые, как у поросенка. На ней темный спортивный костюм – никакой, и вся она никакая, безликая. Пройдешь мимо – не обратишь внимания.

А где же прежняя победная Ханна? Где ее живот, в конце концов? Ведь должен быть беременный живот…

– Ты родила? – спросила я.

– Да. Ребенок умер. Мальчик.

– Почему? – обомлела я.

– Инфекция села ему на печень. Печень была величиной с кулак.

– Значит, инфекция была…

– Да, – подтвердила Ханна. – Бледная спирохета.

– А что это?

– Возбудитель сифилиса. Меня Сережа заразил. Я не знала.

– Надо было все-таки слушать врача, – вспомнила я.

Мы замолчали. Как-то все было жестоко и очень жаль. Непереносимо.

Вдоль пешеходной тропы стояли лавочки. Мы сели на свободную. Я не задавала вопросов, но Ханна сама стала рассказывать. Ей хотелось облегчить душу.

История такова: Ханна должна была родить в августе, но в июне, на седьмом месяце, вдруг начались преждевременные роды. Муж оставался в неведении, Ханна ничего ему не сказала. Она вскочила в машину и поехала в Кремлевскую больницу, к которой была прикреплена. В больнице ее приняли и прежде всего взяли кровь из вены. Такой порядок. Анализ показал наличие сифилиса. Ханну тут же переправили в другую специализированную больницу, где рожают инфицированные больные, в основном проститутки и бомжихи. Никто не смотрел на красоту Ханны, на ее персиковые одежды и апломб. Вымели каленой метлой из приличного учреждения и опустили на самое дно.

– Если бы ты видела этот роддом… – Ханна покачала головой. – Там одна проститутка рожала в ведро.

– Почему? – удивилась я.

– Не знаю. Может быть, сумасшедшая…

– Но врачи-то не сумасшедшие.

…Не было мест. Ханну бросили в коридоре. Ребенок не шел. Он умер. Пришлось доставать его ручным способом.

– Как это? – спросила я.

– Лучше тебе не знать. Врач засунул в меня руку по локоть, будто я корова. Я и мычала, как корова.

Ханна зарыдала. Я не утешала. Ждала. Пусть горе и боль выплеснутся из нее.

На другой день Ханна позвонила мужу, сказала адрес. Попросила принести зубную щетку, халат и какой-нибудь еды.

Халат в больнице был, но она боялась к нему прикоснуться.

Ханна бродила по коридору среди сифилитичек и проституток и ничем от них не отличалась. Равная среди равных. Как в аду.

Муж приехал. Все увидел. Все понял. Ни слова не сказал.

Лечащий врач сообщил о смерти ребенка, принес свои соболезнования. Гюнтер попросил для Ханны отдельную палату, дал деньги.

Ханну задержали. Следовало пролечить сифилис. Сейчас это несложно, не то что в девятнадцатом веке, когда из-за сифилиса стрелялись.

Ханну вылечили и выпустили. И вот она дома. Все.

– С мужем был разговор? – спросила я.

– Нет. Он молчит. А что тут скажешь?

– И ты молчишь?

– И я молчу.

– А Сережа знает?

– Сережа звонил.

Ханна замолчала.

– И что? – подтолкнула я.

– Сказал, чтобы я вернула ему сто тысяч долларов, которые он мне одолжил.

– Ужас… – отреагировала я.

– Я сказала, что у него сифилис, что он меня заразил и убил тем самым нашего ребенка.

– А он?

– Он выслушал, никак не отреагировал, просто принял к сведению. Спросил: когда я верну ему деньги? Я сказала: никогда. Это его плата за моральный и физический ущерб.

– А он?

– Он сказал, что за такие деньги убивают.

– Ты не боишься?

– Боюсь.

– Он бандит. Отдай ему деньги и забудь.

Ханна усмехнулась. Я поняла: ее жадность выше здравого смысла. Она не в состоянии расстаться со ста долларами, а тут сто тысяч. Не отдаст ни за что.

Но что же дальше? Сережа действительно бандит, прихватит ружье с оптическим прицелом и явится в Москву. Подойти к окну Ханны – пара пустяков. Вот искусственный пруд – доступ свободный. Вот кованая решетка вокруг коттеджей, перемахнуть молодому спортивному парню – ничего не стоит. Вот окна Ханны на первом этаже, а за окном – кухня, обеденный стол, дети, муж. Тот факт, что они с Ханной обнимались, как боги на Олимпе, его не остановит. У бандитов – своя мораль. Любовь – это химия. А деньги – реальность.

– Я сказала домработнице, чтобы она меня не подзывала к телефону, если будет звонить мужик.

– Ужас… – отозвалась я.