Короткие слова – великие лекарства

В моей жизни ничто не работало по этой модели. Моя машина трогалась с места, когда сама хотела. Моя квартира не была моей: она принадлежала моей бабушке с хриплым дыханием. Это была ее квартира. Газон… какой газон? Между этими четырьмя стенами нет ни одного клочка пространства, который был бы достоин носить это название. В объявлении об аренде указан балкон. Ты мечтаешь о прохладе, а на самом деле это узенький выступ окна, балкон для ящиков с цветами Мелани.

Мои дети. О них мне нечего сказать, значит, и об их волосах тоже. Мои отпуска. У меня привычка планировать их плохо. Примерно так: вижу в Интернете объявление «Сдается дом «Туфта» в Испании», плачу за его аренду, а едва пересекаю границу, он становится невидимым. Я думаю, что десятки журналистов разыскивают меня, чтобы услышать мое свидетельство. Выслеживают жертву. Если мне немного повезет, в итоге я окажусь на телевидении, в жалкой программе расследований, между выпуском про наркотики и выпуском о проституции.

Я был в одном шаге от погружения в полное собрание сочинений Шопенгауэра. Разочарование открывало мне доступ к великим мыслителям… на мгновение. И тут пришел потный Чэпмен.

В сущности, тот, с кем я должен увидеться через два дня, появился передо мной в своем подлинном виде. И этот вид был не очень-то красивым. Но я должен продолжать встречаться с Чэпменом. Потому что пациента не бросают, даже если его высказывания достойны сожаления. Надо оставаться профессионалом. И ради денег тоже. С философской точки зрения это ничтожная причина, но я живу не в учебнике философии. Мне нужно жить. Надо есть, оплачивать счета. Надо существовать в мире, а не только в книгах. Я думал как Хайдеггер, хотя и не усвоил его понятия. И тем лучше: у этого старины Мартина были две или три причины упрекнуть себя.

Мне надоел этот день. Хватит! Я проглотил двойную дозу успокоительных. Обычно я их вообще не принимаю: слишком боюсь уснуть и не проснуться. Французы считаются чемпионами мира по употреблению успокоительных, и я не исключение из этого правила. Сейчас я даже мог бы претендовать на что-то вроде «Золотого мяча» в этой дисциплине. На приз «Золотой валиум». Я забрался в свою кровать и запрограммировал радио на отключение через сорок минут. И оказался слишком самоуверенным: через два часа после этого я все еще мечтал. Я снова включил радио. Чей-то монотонный голос возвращал к жизни несчастных слушателей, которые обращались за советом. Их признания следовали одно за другим, пока не началась программа новостей.

«Манифестации, прошедшие по всей Франции, привели к многочисленным столкновениям. Три человека получили тяжелые ранения в столице и два в провинции. Шествия подверглись нападению противников движения «Брак для всех» и права однополых семей на усыновление.

Теплая погода стала настоящей катастрофой для профессионалов туристической индустрии. Лыжные станции пусты. Большинство из них закроются и будут ждать возможных снегопадов.

Новости спорта: Завтра ФИФА вручит свой самый ценный приз – «Золотой мяч». Церемония вручения пройдет в Женеве. В числе финалистов – французский нападающий Энтони Полстра».

Для того чтобы смеяться, надо, чтобы твой ум не был ничем занят. Нужно иметь топливо, которое заставит работать мышцы скул. Я не смеюсь вместе с пациентами. У меня авария: нет топлива. Нет потому, что я сам так хочу. Если бы я смеялся с ними, мой ум был бы доступен для меня, но недоступен для них. Я не первый, кто не смеется во время своей профессиональной деятельности. Иисус был таким намного раньше меня. И это ему неплохо помогло – в смысле признания. Короткая, но наполненная жизнь на земле. И величие в потомстве. Лично я не прошу для себя так много. Довольные пациенты и Мелани со мной – этого мне вполне бы хватило. Что касается остального, у меня нет двенадцати друзей (а если бы имел, среди них, несомненно, предателей было бы больше, чем один). И борода мне совершенно не пошла бы.

Для одного из моих университетских преподавателей, маленького человечка с неисчерпаемым запасом нервного смеха, я был представителем печальной библиотерапии – той, которая предпочитает немного строгие тексты более легким произведениям. В противоположность радостной библиотерапии. «Бодрей, Алекс! Сегодня мы полакомимся текстом Дидро!» – говорил он мне, когда рано утром видел, что я бессильно согнулся над своим столом. Этот преподаватель плохо знал меня. Я избегал веселых текстов из боязни, что они окажутся сильней меня. А не потому, что не любил их, хотя, бывало, наслаждался текстом Дидро. Я, как умел, пытался защититься, восстанавливался после целой ночи утомительного чтения.