«Но я чувствую себя удовлетворенной, дорогой», — сказала Элейн, успокаивающе положив руку на лоб Дагласа, когда он сидел над офисными бумагами в воскресенье после обеда.
Даглас, обливаясь потом от волнения, работал в крошечном уголке того, что они называли гостиной. Элейн была полуодета, это ее обычное состояние, потому что в процессе одевания какой-нибудь ребенок всегда перебивал ее, требуя чего-то, и Элейн все еще кормила грудью недавно родившихся. Внезапно у Дагласа что-то щелкнуло, он встал и вышел на улицу, чтобы дойти до ближайшего телефона. У них с Элейн не было телефона, и им пришлось продать свою машину.
Даглас позвонил в клинику и спросил насчет вазэктомии[7]
. Ему сказали, что если он хочет сделать операцию бесплатно, то должен ждать четыре месяца. Даглас согласился и назвал свое имя. Между тем, нужно было выбрать: либо спать с женой, либо ждать ещё пополнения. Нет проблем. Боже правый! Уже семнадцать! В своем офисе Даглас был печален. Даже шутки пошли на убыль. Он чувствовал, что люди жалеют его и избегают говорить о детях. Только Элейн была счастлива. Казалось, она попала в другой мир. Она даже начала говорить, как дети. Даглас считал дни до операции. Он не собирался ничего говорить об этом Элейн, просто пусть будет так. Он позвонил за неделю до назначенной даты, чтобы подтвердить это, и ему сказали, что придется ждать еще три месяца, потому что человек, назначивший ему встречу, должно быть, ошибся.Даглас с грохотом бросил трубку. Не воздержание было проблемой, а эта проклятая судьба, еще три месяца ожиданий. Он безумно боялся, что Элейн забеременеет сама.
Случилось так, что первое, что он увидел, войдя в квартиру в тот день, была маленькая Урсула, ковылявшая в своих непромокаемых трусиках, старательно толкая миниатюрную коляску, в которой сидела крошечная копия ее самой.
«
«Даг! Что на тебя нашло?» — Элейн бросилась к нему с обнаженной грудью, к которой, как минога, присосался малыш Чарли.
Даглас толкнул ногой в бок детскую кроватку, затем схватил лошадь-качалку и разбил ее о стену. Он подбросил ногой в воздух кукольный домик, а когда тот упал, снес его одним ударом ноги.
«
«Паа-пааа!»
«Ооооо-ооо!»
«
Теперь в доме поднялся ор, кричали, по меньшей мере, пятнадцать детей, плюс Элейн. Мишенью Дагласа были игрушки. В оконные стекла полетели шары всех размеров, за ними последовали пластиковые рожки и маленькие пианино, машинки и телефоны, затем плюшевые мишки, погремушки, пистолеты, резиновые мечи и трубочки-стрелялки, кольца для прорезывания зубов и головоломки. Он сжал две бутылочки с молоком и расхохотался в сумасшедшем восторге, когда молоко брызнуло из резиновых сосков. Выражение удивления на лице Элейн сменилось ужасом. Она высунулась из разбитого окна и закричала.
Дагласа пришлось оттаскивать от сооружения, построенного из детского конструктора, которое он крушил тяжелым основанием клоуна-неваляшки. Интерн ударил его кулаком по шее, и он отрубился. В следующее мгновение Даглас понял, что находится где-то в обитой войлоком камере. Он потребовал вазэктомии. Вместо этого ему сделали укол. Проснувшись, он снова закричал, требуя вазэктомии. Его желание исполнилось в тот же день.
Тогда он почувствовал себя лучше, спокойнее. Однако он был достаточно вменяем, чтобы понять, что его разум, так сказать, сказал ему «до свиданья». Он понимал, что не хочет возвращаться на работу, не хочет ничего делать. Он не хотел видеть никого из своих старых друзей, которых, как ему казалось, он потерял. Он не особенно хотел продолжать жить. Он смутно припоминал, что был посмешищем за то, что произвел на свет семнадцать детей в течение небольшого количества лет. Или все-таки девятнадцать? Или двадцать восемь? Он сбился со счета.
К нему пришла Элейн. Неужели она снова беременна? Нет. Невозможно. Просто он так привык видеть ее беременной. Она казалась отстраненной. Она была удовлетворена, вспомнил Даглас.
«Постой-ка снова на голове. Жопой кверху», — сказал Даглас с идиотской ухмылкой.
«Он чокнулся», — убежденно заявила интерну Элейн и преспокойно отвернулась.
Походная грелка
The Mobile Bed-Object