Коротко про неприязненных женщин

Наконец Нормана нашли запертым в гостинице за сотни миль отсюда. Он зарегистрировался под своим собственным именем. Обвинение было выдвинуто полицией от имени правительственного комитета по защите несовершеннолетних. В городе, где жила Кэти, начался суд. Кэти наслаждалась каждой его минутой. Она ежедневно ходила в суд, независимо от того, приходилось ли ей давать показания или нет, скромно одетая, без макияжа и накладных ресниц, но не могла распрямить свою многомесячную завивку, волосы, покрашенные в ультра-блондинку, начинали подрастать, обнажая свои более темные корни. Выступая на суде, она делала вид, что не может заставить себя произнести слова, обозначающие суть этих ужасных вещей, поэтому адвокату со стороны обвинения пришлось, спрашивая, самому их озвучивать, и Кэти бормотала «Да», которое ее часто просили произнести громче, чтобы суд мог услышать. Люди качали головами, шипели на Нормана, а к концу процесса уже были готовы линчевать его. Все, что смогли сделать Норман и его адвокат, — это опровергнуть обвинения, поскольку свидетелей не было. Норман был приговорен к шести годам тюрьмы за растление малолетней и заговор с целью ее похищения через государственную границу.

Некоторое время Кэти наслаждалась ролью мученицы. Но она не могла продолжать это больше нескольких недель, потому что это было недостаточно весело. Легион ее друзей-приятелей немного отступил, хотя они все еще приглашали ее на свидание. Со временем, когда Кэти жаловалась на изнасилование, ее родители не обращали на это особого внимания. В конце концов, она уже много лет сидела на противозачаточных пилюлях.

Планы Кэти изменились, и она больше не хотела становиться медсестрой. Она собиралась стать стюардессой. Ей было шестнадцать лет, но она легко могла сойти за двадцатилетнюю или даже старше, если бы захотела, поэтому она сказала авиакомпании, что ей восемнадцать, и прошла шестинедельный курс обучения тому, как включать очарование, любезно подавать всем еду и напитки, успокаивать нервничающих, оказывать первую помощь и проводить процедуры экстренного выхода, если это необходимо. Кэти была совершенно естественна во всем этом. Полеты в Рим, Бейрут, Тегеран, Париж и свидания по пути с очаровательными мужчинами были для нее всего лишь чашкой чая. Часто стюардессы должны были оставаться на ночь в чужих городах, где их отели были оплачены. Так что жизнь была как легкий ветерок. У Кэти было в избытке денег и целая коллекция самых странных подарков, особенно от джентльменов с Ближнего Востока, таких как золотая зубная щетка и карманный кальян (тоже из золота), пригодный для курения травки. У нее был сломан нос, спасибо бешеному шоферу итальянского миллионера, жившего на обрывистой дороге между Позитано и Амальфи. Но нос был хорошо вправлен и нисколько не портил ее красоты. К ее чести, Кэти регулярно посылала деньги родителям, а у нее самой был стремительно растущий счет в Нью-Йоркском Сберегательном банке.

Затем чеки ее родителям резко прекратились. Авиалинии связались с Виком и Руби. Где же Кэти? Вик и Руби понятия не имели. Она могла быть где угодно — на Филиппинах, в Гонконге, даже в Австралии, насколько им было известно. «Не будет ли авиакомпания так любезна сообщить нам, — спросили ее родители, — как только вам станет что-нибудь известно?»

Следы привели в Танжер[10] и там обрывались. Своей напарнице Кэти сказала, что у нее в Танжере назначено большое свидание с мужчиной, который должен встретить ее в аэропорту. Эта дата, по всей вероятности, запомнилась Кэти, и никто больше ничего не слышал о ней.

Евангелие от Дайаны The Evangelist

Бог поздно пришел к Дайане Редферн — но он пришел. Дайане было сорок два года, когда, идя по своей залитой дождем улице, где из-за дождя, который недавно прекратился, с вязов падали капли, она испытала перемену — откровение. Это откровение коснулось ее разума, ее плоти, а также ее души. Она осознала присутствие природы и Всемогущего Бога, струящегося через нее. В тот же миг солнце, пробивавшееся сквозь облака, залило ее лицо, тело и всю улицу, которая называлась улицей Вязов.

Дайана стояла неподвижно, раскинув руки и не обращая внимания на то, что могут подумать люди, уронила пустую хозяйственную сумку и опустилась на колени на тротуар. Затем она встала, и ее шаг стал легче, ее домашние дела делались сами собой. Внезапно обед был готов, ее муж Бен и дочь Прунелла, четырнадцати лет, сидели за освещенным свечами столом с креветочными коктейлями[11] перед ними.

«Теперь помолимся», — сказала Дайана, к удивлению мужа и дочери.

Они уронили свои маленькие креветочные вилочки и склонили головы. В голосе Дайаны было что-то повелительное.

«Господь здесь», — сказала Дайана в заключение.

Никто не мог отрицать это или отрицать Дайану. Бен озадаченно посмотрел на свою дочь, на что Прунелла ответила ему тем же, и они принялись за еду.