Короткое детство

Хорошо зимой на санках! Снег под полозьями скрипит, повизгивает. Впереди, взлягивая задними ногами, бежит Пугай, за ним хлопает копытами и машет хвостом лошадь, по сторонам тянутся чёрные, словно обугленные, кусты. Тёмные ели, угрюмо насупясь, медленно плывут навстречу и так же тихо, безмолвно удаляются. На ухабах санки подкидывает, ребята утыкаются носами в широченную спину тётки Груни и заразительно хохочут. Тётка Груня, помахивая кнутом, погоняет лошадь и сыплет прибаутками.

— Но, милый вороной, самый дорогой!

Чудесно! На душе так легко и отрадно, как будто и нет никакой войны, не стреляют где-то пушки и не приходят в деревню извещения, что такой-то в этот день погиб смертью храбрых…

Стёпка доел яблоко, бросил в снег огрызок и сказал:

— Кислятина, а не яблоки.

Лилька вспыхнула и надула губы…

Глава VII. Пир во время голодной зимы. Сорока вещает. К чему приводит неосторожность и зазнайство. Миха заселяется на чердаке Стёпиного дома

Шора — это крытый ток, проще — крыша на столбах, а ещё проще — огромный сарай без стен.

В шору свозили с полей рожь, пшеницу, овёс, горох, гречиху, лён. А потом всё это здесь обмолачивали… После обмолота оставались вороха мякины. И зимой шора превращалась в дармовую общественную столовую для птиц. Какие на этих ворохах мякины закатывались пиры и обеды!

Хозяевами шоры считались голуби. Зимой со всей деревни слетались воробьи, здесь день-деньской околачивались болтливые сороки, из леса прилетали клесты с рябчиками. В соломе во множестве водились серые мышки и даже крысы.

Первой заметила Миху сорока. Она сидела на крыше и вертелась, как заводная игрушка.

— Тра-ра-ра, тра-ра! — заверещала сорока.

Птицы в столовом насторожились.

— Чив-чив-чи! Чив-чив-чи! — в смятении закричали воробьи и захлопали крыльями. И только молодой воробышек, не обращая внимания на сороку, весело прыгал и задорно чирикал. Чёрной бомбой ворвался в столовую Миха. Воробьи брызнули во все стороны. Голуби с громким хлопаньем взлетели под крышу и уселись на перекладину. Молодой воробей, еле вырвавшись из лап кота, примостился на жёрдочку, посмотрел на свой хвост, в котором осталось два пера, и жалобно чирикнул.

— Тра-ра-ра, тра-ра! — не переводя дыхания, сыпала сорока, что, видимо, означало: «Я говорила вам, я говорила. Вы не слушали, вы не слушали».

Миха покосился на неё жёлтым глазом, злобно фыркнул, обошёл шору, обнюхал мякинные вороха, вдруг незаметно юркнул под веялку и там притаился.

Наступило молчание. Первой нарушила тишину, конечно, сорока. Она задёргалась как на пружине и принялась трещать: «Тра… Тра… Трррр» — «Спрятался, спрятался, спрятался».

Птицы и без неё опасливо косились на веялку.

Михины повадки великолепно знала и серая куропатка. Минувшей весной он разорил у неё гнездо с птенцами. Кормилась куропатка в лесу, а ночевать летала в деревню к овинам. Она должна была с рассветом улететь в лес. Но по каким-то неизвестным причинам задержалась.

Миха лежал с закрытыми глазами, как мёртвый, даже не шевелил хвостом.

Воробьи осмелели, спустились на землю и принялись перетряхивать мякину.

Голуби, видя, что воробьи безнаказанно ворошат мякину, которую они считали своей личной собственностью, возмущённо заворковали и, забыв про опасность, слетели на землю, оттеснили воробьёв от пшеничной мякины, принялись в глубоком молчании работать клювом и лапами. Они даже не обращали внимания на веялку, под которой притаился Миха. Или они поверили, что Миха сдох, или просто забыли про кота. Смелее всех был голубь-почтарь.

Миха следил за ним одним глазом. Когда почтарь приблизился к веялке, кот сжался, как пружина, и вдруг стрелой метнулся на почтаря. Посыпались перья, и почтарь с перекушенным крылом забегал вокруг веялки. Миха опять бросился на голубя. Почтарю с трудом удалось взлететь на веялку. Миха за ним. Положение у почтаря было безвыходное. Собрав последние силы, он попытался взлететь под крышу на перекладину. Но сил у него хватило только долететь до столба. Почтарь вцепился в столб, прижался грудью. Сидел он не слишком высоко, но и не так низко. Кот Миха злобно ревел и драл когтями столб.

Птицы метались от страха. Одна только ворона как будто с интересом ждала, чем же кончится эта трагедия. Кончилась она очень печально. Сил у почтаря не хватило, и он упал прямо в лапы коту. Миха перекусил почтарю шейку. Птицы в ужасе разлетелись…

Шора опустела. Осталась одна лишь ворона. Она мечтала после Михи поживиться остатками голубя. Но она напрасно мечтала. Миха съел голубя вместе с костями и начисто вылизал землю, где была кровь.

Потом Миха зарылся в солому и проспал до вечера. Вокруг него пищали и перетряхивали солому мыши. Но коту было лень даже пошевелить лапой. Он был сыт по горло.