Короткое детство

Когда стемнело, Миха пошёл домой. Бабка Люба забаррикадировалась наглухо. Окно завесила старым половиком, а дыру в подпол забила доской. Миха долго ходил вокруг дома, возмущённо кричал и драл когтями дверь. Доброе бабкино сердце на этот раз не дрогнуло.

Миха побежал в соседний дом, где жил Стёпка Коршаткин. Там ему без труда удалось проникнуть в хлев, из хлева в сени, а из сеней на чердак.

На чердаке Миха улёгся на тёплый боров дымохода и блаженно вытянул лапы.

Утром Миха обошёл куриные гнёзда и, не найдя в них яиц, придушил молоденькую курочку. Затащив её в подполье, половину съел сразу, а остатки вечером.

Вторую ночь он тоже ночевал на чердаке на тёплом борове и был очень доволен собой и своими успехами, да и вообще жизнью в деревне…

Глава VIII. Встреча с ленинградцами. Стёпка ищет жилетку. Ходячий череп. Стёпка берёт уроки бокса. Митька выменивает на картошку новые галоши, а Стёпка — дорогую скрипку

Станция Веригино маленькая и захудалая. Однако ребятам из деревни Ромашки она показалась городом.

Железнодорожные пути были тесно заставлены эшелонами и товарными поездами. Около вагонов толкались женщины, бегали ребятишки, ходили солдаты.

Крошечный вокзал был набит людьми, как бочка селёдками. Когда ребята открыли дверь, то в нос ударил такой тяжёлый дух, что их чуть не стошнило.

На вокзальной площади, изрытой грязным снегом, народу тьма-тьмущая. У дощатого барака с вывеской «Пункт питания эвакуированных» длинный хвост очереди. Митька посмотрел на эвакуированных ленинградцев, и ему стало жутко. Таких страшных людей он и во сне не видывал. Все женщины походили на бабку Любу, девочки — на маленьких старушек, мальчики — на старичков. Ноги они переставляли медленно, осторожно и качались, как будто дул сильный ветер. Хотя ветра не было и падал лёгкий снежок.

На площади, как на базаре, вовсю шла торговля. Эвакуированные меняли на картошку костюмы, рубахи, шапки, сапоги, посуду и даже игрушки.

Тётка Груня, поставив между ног мешок с картошкой и ведро с огурцами, распевала:

— Картошка, картошка, рассыпчатая! Огурцы солёные! Лук репчатый!..

К ней подошла женщина, худущая, как удилище, и вынула из сумки шёлковую рубаху.

Тётка Груня схватила рубашку и сунула в мешок, а женщине дала три картофелины.

— И не стыдно вам? — сказала женщина.

Тётка Груня сунула ей огурец.

— За такую рубашку три картофелины с огурцом! — ужаснулся Стёпка. — Ну и грабиловка!

Лилька Махонина торговала яблоками. Яблоки шли нарасхват. Лилька, не торгуясь, брала всё: и бусы, и платки, и какие-то тряпки. За два яблока ей дали меховую шапочку. Лилька тут же напялила обнову на свою голову и сияла от радости.

— Я не знал, что Лилька такая крохоборка, — сказал Стёпка и плюнул.

Ребята ходили по базару. У Стёпки за спиной болтался вещевой мешок с картошкой. Митька таскал картошку в сумке. Галош было много, но все они не подходили к Митькиным валенкам Стёпке за картошку предлагали новое бобриковое пальто, хромовые сапоги и прочие дорогие вещи. Стёпка от всего отказывался. Он искал жилетку. Один эвакуированный ленинградец умолял Стёпку купить новый костюм.

— Это же бостон, молодой человек. Ему сносу не будет. Поймите, он в сто раз дороже жилетки, — уверял ленинградец.

— Мне нужна жилетка, — стоял на своём Стёпка.

— Ну, пожалуйста, молодой человек, возьмите! Уважьте!

Стёпку ещё никто в жизни не называл молодым человеком. Он смущался и не знал, что делать. Если бы ленинградец ещё раз назвал его молодым человеком и умоляюще сказал «пожалуйста», Стёпка бросил бы ему свою картошку и сбежал от стыда. Но в это время подошла какая-то колхозница и стала торговать бостоновый костюм.

Наконец Митьке повезло. Галоши с красной подкладкой и блестящими носами как раз подошли к его валенкам. Обрадованный Митька высыпал из сумки в подол старухи всю свою картошку. Старуха от такой щедрости опешила и не знала, что ей делать: то ли радоваться, то ли плакать.

Под вторым номером в записке матери стояли пелёнки для Нюшки. Митька побежал за картошкой. Она находилась в санях. И охранял её Пугай. Набив сумку картошкой, Митька вернулся на площадь и выменял столько пелёнок, словно Нюшка собиралась качаться в люльке двадцать лет.

Теперь надо было достать бумагу. И Митька опять побежал за картошкой. Однако на базаре бумаги не было, и ребята отправились за ней к эшелону. Стёпка всё ещё не терял надежды выменять жилетку.

На станции у вагонов торговля шла куда шибче, чем на вокзальной площади. То, что увидели здесь ребята, вряд ли забудут. Такое забыть невозможно. Здесь ленинградцы были ещё страшнее… Остроносые, с провалившимися глазами и такие усталые, как будто целый год не спали. Улыбаться люди совсем разучились, говорили так медленно и тягуче, словно их действительно тянули за язык. Ходили, как в потёмках: ноги ставили неуверенно, словно боялись оступиться и провалиться в яму.

Митька дёрнул Стёпку за рукав.

— Стёп, глянь, череп стоит.