Короткое детство

— Так, — Стёпка помахал футляром, посмотрел на небо, потом на свои ноги и буркнул: — Он сам её отдал.

Ирка вздохнула и покачала головой.

— Он съест вашу картошку, а потом умрёт.

— Почему умрёт? — прошептал Митька.

— Так… Возьмёт да и умрёт. А чего ему делать без скрипки?

— У нас полвагона поумирало дорогой. Мама тоже умерла, — сказал Генка.

Митьку от макушки до пят прохватил озноб. Он посмотрел на Стёпку. Тот, опустив голову, ковырял носком валенка снег.

— Как же вы теперь без мамки жить будете? — спросил Митька.

— Приедем на большую станцию, и нас сдадут в детдом, — ответила Ирка.

— Небось не хочется в детдом?

Ирка подняла глаза на Митьку.

— А куда ж нам теперь? Мы остались круглыми сиротами. Мама умерла, папу убили. А в детдоме нас будут кормить, одевать, учить и… — Ирка всхлипнула и смахнула с ресниц слезину.

Генка подошёл к сестре, положил ей на плечо руку.

— Ничего, Ируха, выживем. Я в детдоме отъемся и на фронт рвану.

— А я? — испуганно спросила Ирка.

— А ты пойдёшь в госпиталь, за ранеными ухаживать. Мы все свои силы должны отдать для победы! — заявил Генка и погрозил кулаком.

Митьке стало стыдно и за себя и за Стёпку. Он с ненавистью посмотрел на сумку с картошкой. Он готов был в эту минуту растоптать её ногами, но тут он вспомнил, что Ирка с Генкой голодные.

— Возьмите мою картошку.

Генка взял сумку, подержал её и протянул Митьке.

— Нам нечего менять. Всё уже променяли.

— Бери, бери, мне ничего не надо. Мамка хотела, чтобы я бумаги выменял. Плевать на бумагу. Что, мы без бумаги не проживём?

— А у нас есть бумага, — хвастливо заявила Ирка. — В вагоне, в жёлтом чемодане. Вот таких пять тетрадок. — И она пальцами показала, какие толстые тетради лежат у неё в чемодане.

— Точно, — заверил Генка, — пошли к нам в вагон?

— А можно?

— Конечно, можно!

Товарный вагон, в котором ехали эвакуированные, был переделан в теплушку. С двух сторон стояли двухэтажные нары. Посредине — круглая железная печка. Вокруг печи, вытянув руки, сидели исхудавшие пассажиры. Дяденька Череп пёк картошку.

С правой стороны на нижнем этаже нар лежала старуха и что-то бормотала.

— Что это она? — спросил Митька Генку.

— Умирает.

— Ври-и-и!

Генка небрежно махнул рукой.

— Точно! Как только человек забормотал, значит, ему крышка.

У Митьки от страха шапка поднялась на волосах.

— Она помрёт?!

— Факт. Двух дней не протянет, — Генка посмотрел на бабку и, вздохнув, добавил: — Наша мама тоже бормотала.

На втором этаже нар с краю лежало два чемодана: жёлтый и чёрный.

— Здесь наше место, — сказал Генка. — Когда в вагоне народу было битком, я спал на жёлтом чемодане, а Ирка на чёрном.

Стёпка усмехнулся.

— Куда же ты ноги девал?

— Очень просто. Подтянешь колени к подбородку и храпишь за милую душу. Конечно, не совсем удобно. А теперь ехать благодать. Спи хоть целый день, никто слова не скажет. А раньше по очереди спали.

Митька с недоверием посмотрел на Генку.

— Сколько же вы едете?

— Третью неделю, — и Генка показал на жёлтый чемодан. — Волоките на пол. Мне не стащить. Отощал я, братцы, — с огорчением сказал он.

Чемодан стащили на пол. Ирка разыскала в кармане крохотный ключик, отомкнула замки и вынула из-под белья три толстых в клеёнчатых переплётах тетради.

— Мама ещё до войны припасла, — Ирка вздохнула и отдала их Митьке. — Пиши на здоровье.

— Это не мне, а матери, в правление. Она председатель колхоза.

Ирка достала ещё одну тетрадь.

— А это тебе. На память. Бери, бери. В детдоме бумаги, наверное, сколько хочешь.

— Спасибочка, — пробормотал Митька и засунул тетрадку за пазуху.

Стёпка опять затащил чемодан на нары. Поговорили ещё кое о чём и стали прощаться.

— Скоро поезд пойдёт? — спросил Стёпка.

— Как ему вздумается, так и пойдет, — ответил Генка.

— Мы не по графику следуем, — пояснила Ирка.

Стёпка кивнул головой. Хотя ему было совсем не понятно, как это — следовать по графику.

— А как вас звать-то? — вдруг вспомнила Ирка.

— Я — Стёпка Коршаткин, а он — Митька Локотков. Живём в деревне Ромашки.

— Какое красивое название, — сказала Ирка.

— А ты бы посмотрела, какая она на самом деле, — воскликнул Митька. — И озеро у нас огромадное: за день не обойдёшь. Рыбы там пропасть. Вот такие лещи. — Митька широко развёл руки и показал, какие у них водятся лещи.

Ребята, торопливо попрощавшись, выпрыгнули из вагона и побежали. От ужаса они не чувствовали под собой ног и неслись, как сумасшедшие. Пятнадцать минут, которые они пробыли в теплушке, показались им кошмарным сном, а сам вагон, где каждый день умирают люди — мертвецкой.

Но вдруг Стёпка остановился, присел на корточки и начал хохотать.

— Что это тебя схватывает? — с удивлением спросил Митька.

— Ты не знаешь, ты не знаешь? — кричал, заливаясь, Стёпка и хлопал себя по коленкам. — Я же надул музыканта!

— Как?

— Скрипку-то в вагоне оставил!

Митька тоже принялся хохотать. Насмеявшись вволю над скрипачом, ребята, взявшись за руки, пошли вдоль эшелона и наткнулись на тётку Груню с Лилькой. Они всё ещё торговали.

У тётки Груни на шее, словно огромные бусы, висела связка луку. Придирчиво рассматривая пиджак, она говорила: