Короткое падение

Дело было в доме Ломбардов в Памсресте. Однажды Вон зашел на кухню. Миссис Ломбард угостила его сэндвичем с сыром, а потом он читал комиксы. Тут к нему, запыхавшись, подскочила Медвежонок.

– Гиб-сон. Гиб-сон.

– Угу, – рассеянно ответил он.

– Гибсон! Мне нужно кое-что у тебя спросить.

Он прекратил читать и посмотрел на нее.

– Что происходит?

– Какой твой любимый цвет?

Он сказал ей, что оранжевый – благодаря бейсбольной команде «Ориолз».

– Хорошо, – сказала она с серьезным видом. – Значит, твой цвет – оранжевый, правильно?

Как будто он знал, что это теперь значило…

– Да, правильно, оранжевый – это мой цвет.

– Не забудь, – почти шепотом сказала Медвежонок.

Сколько им тогда было? Вон не мог вспомнить. Он перевернул назад несколько страниц, пока не увидел слова, написанные оранжевой ручкой.

«Солнце». Сын. Гиб-сон. Оранжевый был его цветом. Он чувствовал наплыв эмоций. Сожаление. Глубокое чувство вины и безнадежной тоски… Опустив голову, Гибсон заплакал. Боже, как он скучал по ней…

В течение следующего часа Вон лихорадочно листал книгу и читал все записи, сделанные оранжевыми чернилами. По большей части это были мысли маленькой девочки.

Солнце, ты любишь виноградный сок? Я люблю.

Солнце, я хочу, чтобы все ушли домой. Кроме тебя.

Солнце, научи меня плеваться.

И все в таком духе. Некоторые фразы звучали забавно. Некоторые – задумчиво. А потом, где-то в самой глубине книги, Гибсон нашел запись, отличающуюся от других. Она была тоже адресована ему и написана более зрелым почерком:

Солнце, сегодня были похороны. Мне очень жаль. Надеюсь, у тебя все хорошо. Меня туда не пустили. Я хотела пойти туда ради тебя. Мы ведь все еще друзья? Если нет, я пойму, но я скучаю по тебе. (389)

С нарастающим страхом Гибсон перелистал вперед до страницы 389. Поля были чисты, за исключением единственной заметки, написанной с использованием двух разных оранжевых ручек. Если он не ошибался, то эти надписи были сделаны в разные годы. Первая была такой:

Солнце, прости, что я сорвала игру. Не сердишься?

А затем – уже другой ручкой и бог знает насколько позже:

Я должна была рассказать тебе после игры. Я должна была рассказать тебе сто раз. Я так рассердилась на тебя за то, что ты не видел. Прости. Мне бы хотелось рассказать тебе сейчас. Здесь есть озеро. Оно не такое симпатичное, как в Памсресте, но мы могли бы пойти и посидеть у воды, а я могла бы тебе все рассказать. Я хочу этого больше всего. Мне так не хотелось, чтобы ты уезжал. Надеюсь, ты не думаешь, что я виновата?

Гибсон захлопнул книгу. В чем он мог ее обвинять? Вон вспомнил кое-что, но потом, словно увлекаемое какой-то невидимой волной, это воспоминание начало куда-то уплывать от него. Вот оно все дальше и дальше… Он закрыл глаза, боясь того, что только что промелькнуло у него перед глазами. Но знал, что должен вспомнить.

Игра. Что это значило? Отец брал его на разные игры. Могло ли так случиться, что Медвежонок тоже оказалась там – вместе с ним? У него остались лишь невнятные, смутные воспоминания. Он вспомнил, что как-то раз Медвежонок целый день вела себя как избалованный ребенок, что было ей не свойственно. Нет, здесь явно было что-то еще. Воспоминания вдруг прояснились, и появились чьи-то глаза, безжалостные и большие. Они смотрели на него неотступно, и от этого взгляда ему стало нехорошо.

Это была однодневная поездка на матч «Ориолз». Сейчас он уже не мог точно вспомнить, кто был тогда их соперником. «Ред сокс»? Вполне возможно. Сначала собирались поехать только он и отец, но потом об этом узнал сенатор и взял с собой Сюзанну. Супруга Ломбарда уехала за город, поэтому двое мужчин захватили на бейсбольный матч своих детей… и еще машину с охраной, которая следовала на почтительном удалении. Наполовину семейный пикник, наполовину политический театр. Но потом, уже на бейсбольном стадионе, у Медвежонка, мягко говоря, «поехала крыша», и бо́льшую часть матча они пропустили…

Нет, неправильно. Это началось раньше.