Короткое письмо к долгому прощанию

Едва дыша, все еще с неприятным ощущением высоты в висках после промежуточной посадки в Денвере (штат Колорадо) я наконец прибыл в Тусон. Город лежит посреди пустынь, целыми днями его душит суховей. Длинные шлейфы песка лижут посадочную полосу, по краям ее цветут белые и желтые кактусы. В аэровокзале я в ожидании багажа перевел стрелки часов на час назад, сопроводив это немудрящее действие жестом столь неопределенно-двусмысленным, что потом пугливо оглянулся, словно проделал нечто запретное. Но вокруг никого не было, только кружились чемоданы на лентах транспортера – так же медленно, как только что кружились стрелки на часах. Постепенно я успокоился, и дыхание наладилось. На кой черт мне этот Тусон? Служащий туристического бюро внес этот город в карту моего маршрута, потому что ему показалось, что я, видите ли, мерзну. «А там сейчас лето», – утешил он меня. На кой черт мне лето? Уже в самолете я ломал голову, пытаясь вообразить хоть что-нибудь, что могло бы меня заинтересовать в Тусоне. Все, что только можно было себе представить, я так или иначе уже видел во время поездки на всевозможных изображениях. Вот и сейчас первое, на что упал взгляд, – агава на краю взлетного поля, та самая, с этикетки на бутылке текилы в Провиденсе! Меня даже бросило в жар, будто это я виноват в совпадении. «Или в чем-то другом», – подумал я. В зале работал кондиционер, но я весь взмок – и не от того, что представил, как сейчас выйду на солнцепек, а от тщетности самой попытки вызвать в себе такое представление. Опять эти спазмы мысли… Сквозь огромные тонированные стекла аэровокзала солнце просвечивало тускло, словно наступает затмение. Я понуро расхаживал взад-вперед, изредка поглядывая на свой чемодан, который петлял на транспортере компании «Брэниф» теперь уже в полном одиночестве.

Купил в автомате банку пива и пристроился с ней в небольшом боковом зале, там на маленьком экране бесплатно показывали кино всем желающим. Мимо сновали люди, то и дело кто-нибудь останавливался в дверях и заглядывал в зал, интересуясь не столько фильмом, сколько зрителями. Кроме меня, в зале был только мексиканец, он расположился в кресле с ногами, задрав колени выше подбородка; чтобы видеть экран, ему пришлось запрокинуть голову на спинку. На одно колено была насажена шляпа с широкой светлой лентой, рука мексиканца покоилась на ней. Фильм был рекламный, про апельсиновые плантации под Тусоном. Где вторая рука? Еще раз посмотрев на мексиканца, я понял, что вторая рука неподвижно лежит под плащом, который я бросил на соседнее кресло. Я встал, стараясь не отрывать взгляд от переполненной корзины апельсинов (один как раз скатился), осторожно потянул к себе плащ и краем глаза (опять краем!) увидел… замерший кулак мексиканца; между указательным и средним, между средним и безымянным пальцами торчали два бритвенных лезвия. Сам он не пошевелился, будто заснул. Я на цыпочках вышел.