Короткое письмо к долгому прощанию

Светофоры на проводах через улицу ветер раскачивает с такой силой, что невозможно определить, куда показывает зеленый. На выкрашенных в черный цвет телеграфных столбах, деревянных, разной высоты, подрагивают полоски отщепившейся древесины. Стараясь идти как можно быстрей, я двигаюсь на север, по направлению к Тусону. Чтобы песок не забивал рот, я обвязал лицо носовым платком.

Меня останавливает индеец, просит денег. Я сую ему долларовую бумажку, он сперва идет за мной следом, потом хватает за плечо. Я бегу, он бросается вдогонку, тогда я разворачиваюсь, готовясь к драке, но он проходит мимо с наглой ухмылкой, едва не задев меня плечом. Я останавливаю такси и, доехав до первых домов на окраине, вылезаю. Здесь живут мексиканцы. Дома деревянные, двухэтажные, многие – с длинными балконами. С одного из них меня заметили дети, и быстрый топот их ног по дощатому настилу балкона сопровождает мои поспешные шаги. В другом месте вдруг задребезжал звонок, потом прямо из-за дома почти бесшумно выполз локомотив и остановился посреди улицы. Машинист оттянул тормоз; на руках у него толстые перчатки – металл раскалился на солнце. И вновь, созерцая картину, я вместе с тем как бы вслушивался в нее. Однажды я уже видел это. Сейчас улица резко накренится, все – локомотив, машинист, рычаг, – все это разом окажется глубоко подо мной, и я рухну головой вниз. А теперь мимо локомотива пробежал ребенок – и скрылся между домами, как персонаж из другого сна. Я свернул в переулок и пошел дальше.

Еще не смеркается, и воздух по-прежнему раскален, как в полдень. Вдалеке в лучах закатного солнца проползают автобусы, увозя на запыленных стеклах тени пассажиров. Заказывая в баре кока-колу, я лишь в последний момент спохватился: ведь у меня все еще платок на лице. Усевшись за столик, я незаметно вытряхнул песок из ботинок и обшлагов брюк. Даже диски в музыкальном автомате испещрены мелкими царапинами песчинок. Я бросил монетку, но так и не нажал ни на одну из кнопок. По улице все еще проходят люди с трепещущими флагами, народ разбредается по домам после парада. Я сижу; поднося стакан к губам, всякий раз смотрю на часы. В бар заглянул мальчишка, до того белокурый, что даже трогательно.

Я углубился в созерцание ломтика лимона, налипшего на стенку стакана. Потом вдруг сразу настала ночь. Я в нерешительности вышел на улицу, побрел на другую сторону, потом вернулся. В проемах между домами было уже черным-черно, но, подняв глаза, я увидел в небе длинный вспененный след реактивного истребителя, еще розовый в лучах заката. Вдруг у меня за спиной стали лопаться пузырьки растопленного жира. Позади меня медленно ехала машина, шуршание шин напоминало потрескивание растопленного жира. Впрочем, я тотчас же забыл о машине: внезапно прямо передо мной возникла группа подростков, среди них и белокурый мальчишка. Они попросили денег на автобус. Я остановился, они обступили меня, спросили, из какой я страны.

– Из Австрии, – ответил я.

Они засмеялись и принялись на все лады повторять это слово, точно удачную шутку. Все, кроме белокурого, мексиканцы, на одном светлые кеды с диковинными резиновыми шпорами для красоты. Он потрепал меня по щеке, я отпрянул, но наткнулся на другого, который уже зашел мне за спину. Я полез за мелочью в карман, но мне тут же стиснули руку, и угрожающе близко перед собой я увидел нож, приставленный к животу. Лезвие короткое, острие едва выглядывает из кулака. Белокурый мальчишка отошел в сторонку и, пританцовывая, боксировал, осыпая меня градом воображаемых ударов. Один из мексиканцев дал ему подножку, мальчишка упал на колени. Я растерянно улыбнулся. По другой стороне улицы шли солдаты, но мне было стыдно кричать. С меня сбили шляпу. Сразу несколько рук быстрыми движениями вывернули мои карманы, даже не коснувшись тела, белокурый на четвереньках ползал вокруг, подбирая добычу. Напоследок я получил еще подзатыльник, потом все кинулись к машине, что стояла сзади. Дверцы были предусмотрительно распахнуты настежь. Они попрыгали в машину, мотор взревел, дверцы поочередно захлопнулись, на одной я успел прочесть марку машины: «герц». За рулем я увидел Юдит, лицо – белее снега, взгляд устремлен прямо перед собой, к нижней губе прилипла спичка. Машина рванула с места, спичка упала.

Слегка пошатываясь, я сделал несколько шагов. Смешно… Отовсюду на мне мешочками свисали выдернутые карманы. Я запихивал их на место, потом снова выворачивал, словно мог этим что-то доказать. И внутренние карманы топорщились подкладкой наружу, я это только теперь заметил. Я взглянул вниз – навстречу мне пузырем торчала белая подкладка нагрудного кармана. На тротуаре валялся железнодорожный билет, поезд Нью-Йорк – Филадельфия. «Тротуар-то деревянный», – мелькнуло у меня голове. Потом я произнес это вслух. Я надел шляпу, распихал подкладки карманов по своим местам и удалился. УДАЛИЛСЯ…