Корова

Иногда говорят про человека, что «руки у него не шахтёрские», а я видела шахтёров с такими красивыми и опрятными руками, какие и не у каждого офисного работника бывают. Но в советское время бытовала некая пропаганда этакой лёгкой «грязнулистости». То есть не так, чтобы совсем ушат грязи на себя вылить и обличать всех таким до невозможности «пролетарским» видом, но всё же предпочтительно обладать этаким налётом какой-нибудь ржавчины или, ещё лучше, сажи. В нашей школе некоторые ученики на этой почве целые спектакли разыгрывали. Вот Витька Плахов, который так и не явился на разгрузку угля, лодырь был отъявленный, но умел взрослых поклонников грязнорукости и чумазости убедить в обратном. Да он не один такой был. Их каста во время субботников и всех прочих общественно-трудовых психозов отсиживалась где-нибудь в дальнем крыле школы на пожарной лестнице. Когда же начиналась проверка выполненной работы и степень участия в ней учеников, то Витька зачерпывал какой-нибудь грязи, размазывал её по ряхе, мазал ею руки до локтя, смачивал водой волосы на висках (дескать, до седьмого пота трудился) и походкой загнанного верблюда брёл предъявлять свой измученный внешний вид Хлорке, которая именно таким представляла настоящего рабочего человека, занятого серьёзным делом.

– Молодец, Витюша! – всегда хвалила она его.

– Да он и не работал! – вопили возмущённые ученики, которым пришлось за этого гада Витюшу класс мыть или паркет в коридоре надраивать.

– Я больше всех вас вкалывал! – изображал одышку Витька. – Вы поглядите, какие у меня трудовые руки! Не то, что у белоручек этих.

– В самом деле! – заступалась за этого лодыря, да к тому же ещё и грязнулю Хлорка.

Короче, дура была редкостная. А Витька точно так же и во время работы в совхозе отлёживался в ровке, а под конец вылезал весь в земле, в ботве и с измождённым видом шёл к тем взрослым руководителям, которые усматривали в этой завшивленности намёк на героический труд. Надо заметить, что не все взрослые были такими идиотами. Их было мало, всего единицы, но и этого количества нам с лихвой хватало: одна наша Хлорка чего стоила. Например, было бесполезно такую дурку разыгрывать перед директором школы или учителем физкультуры – они нас насквозь видели. Они за годы работы в школе изучили все наши гнусные повадки. Поэтому Витька старался им на глаза не попадаться в таком виде. Они не только не выразили бы ему никакого сочувствия, но и сунули бы головой в умывальник, чтобы смыть с него этот профессиональный грим «настоящего трудового человека».

Хлорка же считала, что после настоящей работы именно так надо выглядеть. Где её так замкнуло – сложно сказать, но Витька сразу раскусил эту слабину и изощрённо пользовался. Вот и после мнимого участия в разгрузке угля он выполз откуда-то весь всклоченный, вымазанный сажей и угольной пылью так, что Хлорка поначалу приняла его за чертёнка и даже испуганно взвизгнула. Витька же удовлетворился произведённым эффектом, надел на рожу маску «если бы вы только знали, как я устал!» и на подгибающихся кривых ножках подвалил к нам, белоручкам. Мы отскочили от него, чтобы он нас не вымазал своим избытком пролетарского начала, а Хлорка нам нравоучительно сказала:

– Вот Витя, я вижу, в самом деле работал в котельной, а вы чем там занимались – сложно сказать.

– Да их там ваще не было! – самозабвенно изголялся он. – Я там один тонну угля вот этим самыми трудовыми руками перетаскал! Голыми руками работал, Лора Юрьевна.

– Молодец, Витенька! – Хлорка и хотела погладить его по голове, но побрезговала, так как в волосах у Витьки запутался шлепок жирной грязи. – А вам, девочки, выговор за такое безответственное отношение к труду, – равнодушно обронила она нам и что-то записала в тетрадку с жирной красной надписью «Учёт общественно-полезных работ».

Мы расстроились, даже слегка разревелись. Гад Витька показал нам язык, который тоже был чёрным, и снова куда-то сгинул. Хлюпая носами, мы направились искать справедливости у Степана Игнатьевича, но он ушёл домой на обед. Тогда Надька решила найти нашего вожатого Славу, чтобы он заступился за нас перед непрошибаемой дурой Хлоркой.

Славу мы нашли в ветвях раскидистого дуба у школьного забора, где он с другими старшеклассниками спасался от охватившего их подшефных пионеров безумия по поиску всего, что обладает характерным металлическим блеском, ковкостью, электро– и теплопроводностью. Кто-то из них переписывал экзаменационные билеты, кто-то резался в карты, а наш Слава изловчился заснуть на толстом суку, подложив под голову портфель.

– Слава, нам выговор влепили ни за что! – дёрнули мы свисавшую с ветки дуба ногу в стоптанном кеде за синюю штанину ставших короткими выше щиколотки за три года ношения школьных форменных брюк, отчего Славка закашлялся и свалился с дуба вниз.

– Ну, что опять-то стряслось, пионеры мои пионерчатые? – заботливо нахмурился наш вожатый, с нетерпением ожидавший через месяц своего последнего школьного звонка.