Коровы

— Конечно, — ответил Пастух, — в мыслях своих никакая скотина не хочет переменить парнокопытность на непарнокопытность и наоборот, но существуют редкие в стаде быки и коровы, которые скачут галопом, держат осанку, подстраиваясь под лошадиную стать, трясут головой так, как будто позади у них развевается грива, топчут одной ногой, начинают вдруг пробовать ржать… Встречаются также понурые лошади, по поведению своему похожие на коров, ковыльным степям они предпочитают луга, восьмерки свои проходят не бегом, но шагом, а кони, бывает, насупятся, подобно быкам, и прут вперед головой, как будто хотят поддеть кого-то несуществующими рогами… Причина этих чудачеств никому не ясна: на плоскости невозможно раздвоение вида, и, скорее всего, руководит подобными нелепыми странностями врожденное отклонение скотины от поведения вида — что, впрочем, вполне допустимо и никак не наказывается, поскольку сущности в этом случае не разрушаются проникновением извне. Но есть в Божественном стаде примеры раздвоения рода, то есть плотью корова ведет себя подобно быку, плоть же быка уподобляется в своих действиях корове, и эта особенность поведения влечет за собой проекционный обман: в иллюзию эти особи отбрасывают тень того рода, соответственно которому ведут себя здесь, на поверхности, в результате чего их потусторонние призраки вынуждены доказывать, что внешний вид их не соответствует реальному положению вещей, и даже вступают в борьбу за утверждение своего законного права на сущность изначального рода, присоединяясь к движению за общую иллюзорную справедливость. Под сводом же ничего подобного нет, раздвоенность сущности в отношении поведения и рода воспринимается как оригинальный характер скотины, не подлежит обсуждению и смыслом своим входит в то равновесие, которое установлено великим законом из недосягаемых сфер. Мы, Пастухи, наслаждаясь совместным курением коз, расположившись где-нибудь неподалеку от дремлющих стад, иногда все же обсуждаем эту раздвоенность и приходим к тому, что в создании сущностей с поведением обратного рода принимала участие лишь одна из великих условностей, удаленных бесконечно от нашего понимания: либо Создатель сотворил эти особи при отсутствии Намерения, либо наоборот. Так или иначе, но свобода двойственной плоти в Божественном стаде не ограничивается никак, и известны примеры, когда сущности добиваются определенных высот в обстоятельствах, кажется, не соответствующих их изначальному роду. Так, например, бык по имени Огонек — в проекционной иллюзии имеющий тень по имени Марианна, — бесконечно идущий по великому Тракту в карнавальной толпе и украшенный Пастухами не хуже любой коровы, признан в Божественном стаде на зависть другим коровам самой красивой коровой и уподоблен звезде, сияющей на поверхности… Телка по имени Рыбка, с круга второго, проявив свой бычий характер, получила новое имя: Буян, и Хозяин распорядился надеть на нее усмирительное кольцо и позволил ей посещать великие скотобойни, где она вместе с наказанными быками в первых рядах по собственному желанию участвует в кровопролитных сражениях, от одного вида которых скотина обычно немеет, теряет рассудок и падает в обморок… Есть, впрочем, на плоскости уникальные случаи изменения парнокопытности на непарнокопытность, связанные с влиянием на сущность потусторонней иллюзии, то есть прыгая в никуда, молодые бычки, телки, а иногда и особи второго и третьих кругов возвращаются из ниоткуда скотиной другого вида, причем в том моменте движения, на котором находитесь вы, явление это становится не таким уж и редким, теряя свою уникальность, но подробнее об этом — на сорок восьмом столбе…

Конец второй части.

Часть третья Долина и пустыня

42. Илона-заступница

Так, слушая Пастуха, стадо приблизилось к очередному столбу, возле которого телки, идущие первыми, остановились как вкопанные, как будто наткнувшись на невидимую преграду. Образовался затор, но задние обошли передних по краю дороги, и вскоре все стадо окружило и с удивлением разглядывало предмет, которого, по разумению телок, на плоскости быть не могло: это был фантик от проекционной конфеты, валявшийся на пыльной дороге, причем впечатление было такое, что фантик этот только что брошен, то есть конфету кто-то только что съел.

— Кто же здесь поедает конфеты? — удивилась Лисичка.

— И кто же их раздает? — сказала Солдатка.

— Возможно, фантик занесла промелькнувшая птица, как они заносят разные зерна, — предположила Кувшинка.

— Или, — сказала Антонина-гадалка, — сюда проникло потустороннее нечто и оставило этот след…

Ириска потыкалась носом, слизнула фантик с дороги и, помусолив его, объявила:

— Конфета — точно была «барбариска»… — И пустила струю.

Пастух протиснулся в центр круга, заставил Ириску вытянуть свой любопытный язык, снял с него фантик, расправил, аккуратно сложил, спрятал в сумку и стал объяснять: