Коровы

Верблюжья сущность тут же зашевелилась, задвигалась, тяжело поднялась, ссыпая с себя струи песка, и, причмокивая губами, уставилась на телок так удивленно, как будто увидела перед собой не коров, а что-то совсем другое… Затем произошла странная вещь: верблюд сорвался вдруг с места и унесся в пески, исчезнув из поля зрения телок и оставив их в полном недоумении. Но вскоре вновь появился, вытянул шею и, опять причмокивая губами, стал изучать пришельцев как какой-то абсурд, неожиданно возникший в его, верблюжьей, реальности. Кажется, ничего не поняв, он снова сорвался и, размахивая хвостом, побежал, правда уже не в пустыню, а вдоль полосы ковыля, сначала в ту сторону, откуда телки пришли, а затем, развернувшись, в обратную. На третьем заходе этого непонятного действия Джума крикнула: «Чок!» — и верблюд остановился как вкопанный.

— Значит, — сделала вывод Джума, — эта симпатичная мохнатая сущность понимает проекционный язык.

— Кхе! — кашлянул верблюд, ответив, видимо, таким образом на комплимент молодой коровы, а затем продолжил на языке, уже доступном для телок: — Конечно, я понимаю эти мертворожденные звуки и могу даже общаться с их помощью, правда, для обозначения чего-то употребляю понятия, соответствующие моему, верблюжьему взгляду на мир, которым не обладает никакая другая скотина в Божественной плоскости.

— А почему, верблюд, ты так задористо бегал? — спросила Джума.

— Я бегал от радости, — ответил верблюд: — увидел в пустыне сразу трех рыб…

— Мы что, похожи на рыб? — спросила Елена, не доверяя подслеповато-водянистому, проникновенному взгляду верблюжьих глаз, в которых отражалась какая-то скрытая, непонятная глубина отвлеченного понимания.

— Да, вы похожи на рыб, — ответил верблюд.

— Так я почему-то и думала… — призналась Елена.

— Вот интересно… — удивилась Джума. — А на кого же тогда похож табун лошадей, которые, если тебе известно о них, потерялись в пустыне?

— Да, мне известно об этих конях, они похожи на птиц, летающих над песками, — ответил верблюд.

— А на кого же тогда похожи птицы и рыбы? — спросила Елена.

— Птицы и рыбы похожи на лошадей и коров, — ответил верблюд.

— Может быть, уважаемый Нар, это тебе приснилось? — спросила Джума.

— Или, возможно, — предположила Елена, — ты — Художник с Большой дороги, обладающий иллюзорным воображением и забредший сюда в поисках вдохновения?

— Да нет, не приснилось, — невозмутимо ответил верблюд, — и я не Художник с Большой дороги, ищущий вдохновения, хотя у меня много друзей на этой дороге, которые ценят именно мой взгляд на окружающий мир и иногда специально приходят сюда, чтобы проникнуться этим взглядом… Но вы, телки первого круга, мало что знаете и не учитываете пока что оттенков зрения разной скотины, существующих на плоскости и под сводом, и поэтому домыслы ваши довольно прямы, если не сказать примитивны… Объясню вам — в отсутствие вашего Пастуха, который, впрочем, не объяснил бы вам этого, — порядок вещей, установленный в этих песках: там, над пустыней, в самой ее глубине, висят миражи, которые отображают одновременно две плоскости: небесную и нашу с вами, под сводом, и миражи эти чередуются бесконечно, перекрывая и сменяя друг друга и создавая зрительный хаос, наблюдая который мы, верблюды и верблюдицы, видим все то, что только возможно увидеть в этих двух плоскостях, хотя и не можем точно установить, чему принадлежит та или иная возникшая перед нами картина, мало того, мы путаем эти самые миражи и реальность… Отсюда — непонимание большей частью скотины нашего верблюжьего взгляда на мир из пустыни.

Тут телки задумались глубоко и надолго, потом пустили многозначительные длинные струи, которые на этот раз и впервые за пребывание на плоскости означили глубокомысленность телячьих раздумий, после чего Елена сделала следующий вывод:

— Что же, наверное, в миражах этих мы, коровы, похожи на рыб из плоскости неба — раз такие там есть, а кони — на птиц, принадлежащих, как говорил нам Пастух, именно небу, и поэтому Нар присваивает нашему внешнему виду значения небесные… Рыбы же с неба в свою очередь отображаются над пустыней в виде коров, а птицы — как кони, — думаю, взгляд этот неоспорим, достоин внимания и не нуждается в уточнении.

— Я тоже так думаю, — согласилась Джума. — Пустыня — загадка, и не зря наш Пастух говорил, что пастуховские понимание и власть теряются на границе этого мира в мире, тут, наверно, и высший разум Хозяина не очень-то разберется в оттенках верблюжьего, хотя и реального восприятия округи, так что будем считать, что мы столкнулись с еще одной тонкостью понимания установленного порядка вещей, и это для нас так же полезно, как и прохождение каждого очередного столба, на котором мы получаем о Божественной плоскости всё новые сведения.