Коровы

— Ну, что же, — продолжил верблюд, поуютнее устраивая свое мохнатое тело в песке, в непосредственной близости от зарытой коровы, — тогда перейдем к разговорам на отвлеченные темы. Проекционный язык, словоблудием своим путающий все Божественные понятия, для нашей беседы не подойдет, и поэтому я перехожу на верблюжий, чтобы точно выразить то основное, что хотел бы тебе сказать. Но опять же верблюжья речь будет тебе совсем непонятна, и поэтому я лучше спою — песни, на каком бы языке они ни были спеты, отражаются в сердце любой скотины, объединяя всех особей нашего великого стада в понимании всеобщего порядка вещей, установленного великим Создателем и непостижимым Намерением. Вот, слушай…

При первых же звуках верблюжьего пения Джума и Елена вздрогнули от испуга и пустили такие напорные струи, что песок от них зашипел, а у Таньки-красавы ухо с прищепкой задергалось как будто от тика, и все потому, что поющий голос верблюда представлял собою, оказывается, дикую смесь утробного рева быка, блеяние озлобленного чем-то козла, ржания безумной кобылы, мчащейся не зная куда, и, ко всему, мычания коровы, которую срочно требуется доить. Мало того, один и тот же короткий мотив повторился раз двадцать, навязывая телкам какую-то сложную мысль, которую они из уважения к Нару старались уловить своими сердцами, после чего, закончив эту однообразную верблюжью песнь, Нар дважды прокашлялся, смачно харкнул в сторону пустыни и задал Таньке-красаве вопрос:

— Думала ли ты, телка, сейчас об отвлеченных вещах, не связанных с «Му»?

— Я, — призналась Танька-красава, — не думала вообще ни о чем… — И тактично прибавила: — Я наслаждалась твоей неповторимой пустынной песней…

— Это уже хорошо, — сделал вывод верблюд. — Продолжим лечение!

Пропев песнь вторую, в звучание которой добавился еще хрип какого-то существа, удушаемого, возможно, ошейником или чем-то подобным, и повторив один и тот же мотив тоже раз двадцать, верблюд снова плюнул в пустыню и снова задал вопрос:

— Ну а теперь, телка, теперь что было в твоей голове?

— Теперь, — призналась Танька-красава, — у меня пошли абстрактные мысли о движении к чему-то великому, правда, не знаю к чему…

— Прекрасно! — обрадовался верблюд. — Думаю, что к мотиву о караване, подошедшем к колодцу в пустыне, ты полностью абстрагируешься от своего «Му» и хоть частично постигнешь это неизвестное пока что тебе и великое…

— Скажи, уважаемый Нар, а о чем был первый мотив, повторившийся так много раз? — спросила Джума.

— Эта песня была о подготовке к началу пути, — ответил верблюд.

— А вторая, только что спетая?

— Это было о самом начале пути.

— Скажи, уважаемый Нар, а о чем будет третья песня? — спросила Джума.

— Третья будет о продолжении пути, — невозмутимо ответил верблюд.

— Скажи, а до колодца еще далеко? — поинтересовалась Джума.

— Еще как минимум двадцать четыре песни, — ответил верблюд, и Танька-красава, услышав этот ответ, всей головой своей ушла в песок так, что над поверхностью осталась только прищепка.

— Тогда, — сказала Джума, — поскольку я и Елена контролируем свое «Му» и не нуждаемся в удалении его излишков из наших голов и тел, то мы, пожалуй, отправимся дальше, конечно удерживая в сердцах твои неповторимые песни.

Напомнив Таньке-красаве о встрече с гуртом на шестьдесят первом столбе — на что последняя отреагировала из-под песка подергиванием прищепкой, — две телки стали быстренько удаляться по ковыльной тропинке, которая вскоре вывела их снова в долину, и остановились для спокойного щипания травы уже там, где песня верблюда была совсем не слышна и близость пустыни не чувствовалась.

59. Эволюция

Наслаждаясь сочной, сладкой травой на небольшом, очень уютном лужке, окруженном маленькими деревьями с паутинными кронами, и потягивая воду из голубого, зеркального озерца, как будто специально здесь созданного для красоты окружающего пространства, телки отпыхивались от щекотки божьих коровок, которые то и дело садились им на носы, и вели следующий разговор.

— Какие милые и приятные, но все же докучливые создания… — говорила Елена про божьих коровок. — Возможно, согласно взгляду верблюда, в плоскости неба они похожи на бабочек… Знаешь, Джума, я иногда скучаю по бабочкам…