Корпоративная этика

— И что, теперь мне просто поверить тебе на слово? — брошенный ею вызов заставил его тут же напрячься и замереть в ожидании продолжения. А она тянула, надеясь, что до него самого дойдёт тонкий намёк, но не выдержала и с укором пояснила: — Снимай-ка с себя рубашку!

Илья опешил. Мысленно ещё раз повторил про себя её слова и понял, что снять рубашку — действительно самый лучший выход, потому что ему за несколько мгновений стало просто невыносимо жарко. Не столько от сказанного ею, сколько от возможных вариантов дальнейшего развития событий, которые щедро подкидывала собственная фантазия, поднимая только спавший градус возбуждения обратно до максимальной отметки.

Пользуясь тем, что нагло соблазняемый объект развернулся к ней спиной, Вика быстренько глотнула шампанского для храбрости и попыталась придумать, что же делать дальше, чтобы не показаться излишне настойчивой или чересчур скромной. Хотя, объективно говоря, вряд ли хоть одна по-настоящему скромная девушка вот так открыто приказала бы своему начальнику раздеваться.

Мыслить становилось всё сложнее и сложнее по мере того, как светло-голубой жилет Ильи оказался скинут в кресло, а его руки опускались всё ниже и ниже, подбираясь к последним пуговицам рубашки и приближая момент икс.

Его голую спину она изучала с особенным трепетом. Даже не саму спину, а именно кожу: необычайно светлую, ровную, будто перед ней оказалась ожившая фарфоровая статуэтка. И вдруг поймала себя на мысли, что была бы очень расстроена, если бы эта красота действительно оказалась испорчена каким-нибудь пошленьким узором.

— Виктория, — позвал осторожно Илья, от волнения не нашедший в себе сил протянуть её имя на излюбленный манер. Если бы не её неподвижный силуэт, отражающийся тёмным пятном в окне, то он бы решил, что она посмеялась над ним и сбежала, до того тихо стало в кабинете.

Перед ним стоял по-настоящему тяжёлый выбор: перевести всё происходящее в шутку, что обычно выходило у него вполне сносно, или сделать какой-нибудь отчаянный, решительный шаг. Второму варианту способствовали и предательски топорщившиеся в паху брюки, и то, что возбуждение теперь не получалось сбавить даже старательно думая о Раисе Федосеевне.

Эта красноволосая бестия вот так шутя, играючи, совсем свела его с ума!

— Да, Илья? — ответила она с придыханием, от которого больно ёкнуло сердце, кажется, попытавшееся резким ударом о рёбра заставить его сделать уже хоть что-нибудь, а не стоять истуканом.

— Победа над субординацией? — изначально это задумывалось как длинное, аргументированное, приправленное лёгкой иронией предложение, но говорить вдруг стало очень тяжело.

И как будто бы больше не нужно. Слишком много лишних слов, отвлекающих от самого важного.

Он развернулся к ней вполоборота, не в состоянии спокойно дожидаться ответа. И увидел её кивок — такой торопливый, смазанный, вполне вероятно и не существовавший вовсе, а лишь ставший придуманным им поводом отпустить тормоз и отчаянно надавить на газ.

Разделявшее их расстояние подвело, и даже сделав быстрый, уверенный рывок навстречу ей он смог только еле коснуться мягких губ.

Вика тут же склонилась ему навстречу, но этого всё равно категорически не хватало для того, чтобы сделать поцелуй настолько глубоким, пылким и пьянящим, как им обоим хотелось. Её ладони опустились ему на плечи, растеряно метнулись к шее, а потом — быстро проскользнули по груди и животу в поисках чего-нибудь, за что можно было бы зацепиться. И нашли-таки желаемое: пальчики подцепили пояс, — пока что, — надетых на нём брюк и дерзко дёрнули за него, вынудив Илью покачнуться, сделать ещё один шажок вперёд, упереться руками о столешницу, вплотную к её бёдрам, и почти навалиться на неё своим телом.

И вот это уже походило на те самые сцены из фильмов, во время которых ей всегда хотелось закатить глаза и ворчливо буркнуть, что в жизни так не бывает.

Оказывается — бывает.

Её сладкий, тёплый, имбирно-коричный запах и яркий вкус мандаринов на губах погружали в ощущение настоящего праздника. Такого, каким он был только в детстве: абсолютный восторг, затапливающее с головой счастье, беззаботная и простая радость.

Даже перед закрытыми глазами плясали разноцветные огоньки новогодней гирлянды, дополняя творившееся между ними зимнее сумасшествие.

У него до сих пор были опасения, что она может вот-вот опомниться и резко остановить движение его пальцев, медленно спускавшихся по шее в ту самую прекрасную, соблазнительную, увиденную лишь недавно и уже прочно отпечатавшуюся в памяти ложбинку груди. Но торопиться и спешить ему категорически не хотелось; именно сейчас он получал наслаждение и от того, как оттягивал удовольствие, стремясь прочувствовать каждый момент их близости.