Корпус 38

— Ладно, вижу, день начинается, — вздохнула Сюзанна.

Она смотрела на Одиль, рыжеволосую стриженую женщину лет сорока, мать троих детей, чьи живописные творения украшали стены вокруг. Ассистентка заботилась о том, чтобы в работе Службы все бюрократические колесики были смазаны — врачи, таким образом, могли сосредоточиться на больных. Взгляд Сюзанны задержался на рисунках. Эти живые краски и утрированные линии напоминали рисунки больных — и однако же отличия были. На рисунках — космические корабли, летящие к неизвестным планетам, пираты с крюками и деревянными ногами, и принцессы галопом несутся на красных единорогах.

Одиль ободряюще улыбнулась доктору Ломан, когда та выходила из административного здания. Сюзанна выудила из белого халата связку ключей, вставила один в замочную скважину. Замок заскрежетал.

Десять утра. Некоторые пациенты корпуса 38 прогуливались во дворе, отделенном от доктора рвом. Под ногами скрипел гравий. Предвидя то, что ее ожидало, Сюзанна припомнила обличительную речь мужа. Не было ни криков, ни оскорблений. Это не в его стиле. Упреки уязвленного честолюбца женщине, которая, по его мнению, безразлична к его успеху. Это вина ОТБ — психиатрия поглотила его жену. Жильбер примирился с этим. Умная женщина потакала своей непомерной гордыне.

Она снова достала ключи, чтобы открыть дверь корпуса 38. Комплекс больничных зданий, открытый в 1910 году, построили по инициативе психиатра Анри-Колина. За стенами из известняка, в обветшалых уже строениях, внедрялись методы лечения психических заболеваний.

Не так давно минула эпоха, когда санитары избивали пациентов. Врачи взяли над санитарами верх, и было налажено лечение: методы корректировались в зависимости от результатов, врачей консультировали специалисты из лабораторий, где исследовались транквилизаторы. Мало-помалу научились побеждать недуг — за редким исключением. Но вопрос о том, почему болезнь — «психоз», как ее иногда называют, — в одних случаях возникает чаще, чем в других, зачастую так и остается тайной — по крайней мере, с точки зрения метаболизма.

Жюльен ждал ее.

— Как дела, Жюльен? Что с новеньким?

— Настоящий бардак, доктор.

— То есть?

— Его нашли со следами экскрементов на груди и руках. Лежал на кровати, скорчился, глаза бегают. Вроде как перепуганный.

— Что еще?

— Одеяло испорчено, он им заткнул сортир, — я хотел сказать, туалет. Мокрое, скомканное, он его заткнул под край унитаза. Как будто боялся, что оттуда кто-то вылезет.

— А умывальник?

— Намочил пижамную куртку и запихал в щель под дверь стенного шкафа.

— Окно?

— Закрыто. Несмотря на жару.

— Это все?

— Нет. Следы спермы по всему матрасу. Должно быть, за ночь мастурбировал раз пять или шесть.

— Ладно, — вздохнула она. — А вы что?

— Ночная смена ждала нас. Вдвоем они ничего не могли сделать. Мы вчетвером вошли в палату и отвели его в душ.

— Он сопротивлялся?

— Не очень. У него был испуганный вид.

— Это вы его испугали?

— Нет-нет. Скорее душ.

— Лекарства?

— Он их принял.

— Значит, вы его не связали.

— Нет необходимости. Он расслабился. Заснул в изоляторе. Уставший, как будто всю ночь не спал.

— Надо им всерьез заняться, — сказала она больше себе, чем Жюльену. — Хотелось бы на него посмотреть. Вы меня проводите?

Жюльен открыл дверь в большой зал, за которым располагались палаты. Двери открыты, и солнечный свет прямоугольниками лежал на линолеуме. Защищенный плексигласом телевизор выключен. Из радио, укрепленного в верхнем углу, раздавалась «Добро пожаловать ко мне» Флоран Паньи.[5] Семь или восемь пациентов по одному или группами беседовали с санитарами во дворе. Еще четверо в зале: один сидел на скамейке, двое бесцельно бродили, еще один устроился на матрасе — буквой L между полом и стеной.

При появлении доктора вокруг нее собралась кучка людей. Она освободилась, только пожав все протянутые руки и ответив на пару вопросов.

Жюльен пропустил доктора в палаты, потом закрыл за собой дверь. Пациенты в зале медленно расходились. Жюльену полегчало, едва он оказался за непробиваемым стеклом. Ему не нравилось, если пациенты приближались к доктору и толпились вокруг нее, когда он один мог ее защитить. Сама она об этом не беспокоилась. В первую очередь она думала о том, как помочь больным в их беде.

Через застекленную дверь доктор Ломан наблюдала за пациентом. Переодетый в небесно-голубую пижаму, он спал, съежившись на матрасе, точно не мог расслабиться, даже во сне страшась опасности, известной ему одному. Взгляд доктора, блуждавший по комнате, остановился на унитазе, откуда вытащили скомканное одеяло. Она повернулась к санитару — тот за ней наблюдал.

— Жюльен, предупредите меня, когда он проснется, ладно?

И в задумчивости направилась к выходу.

В четыре часа дня Нордин сообщил Сюзанне, что Данте проснулся.