На вопрос, отчего бы не вставлять двойные рамы, одна старуха ответила мне, что «отцы так делали; кто ж их знает, отчего не вставляли», а молодой хозяин отозвался, что стекла дороги и доставать их трудно.
Чтобы покончить с Ильинской волостью, я должен сказать, что далекая от приисков, богатая без нищих и без особенных богачей, она производит очень приятное впечатление на посетителя.
Для вас, вероятно, интересно, как идет тут обучение крестьян. Грамотных здесь вообще несколько больше, чем, например, в подмосковных губерниях, но обучение, особенно в училищах, идет плохо. Здания училищ дурно содержатся, бедны средствами, на которые общество не слишком-то щедро, учителя выбирались иногда, лишь бы занять вакансию и открыть еще одно училище, хотя назначенному учителю и в голову не приходило «учить мальчиков», а хотелось быть бухгалтером и т. д. Словом, та же история, кото рая повторяется и долго еще будет повторяться на всей Руси. Домашнее бесхитростное учение идет успешнее.
В Кабанске я находился так недалеко (верстах в тридцати) от провала, образовавшегося после землетрясения 31 декабря запрошлого года, что, выбрав хороший денек, отправился туда. Ямщик, подъезжая к деревням, пострадавшим от землетрясения, взялся быть моим чичероне: видно, частенько приходилось возить любопытных расспрашивателей.
— А вон землю-то как своротило, гору-то, гору, эку щель дало, — показывал он на растрескавшиеся бугры. — Этто как зачало ее воротить, так везде щелей понаделало… А вот обвалилось как!.. А тутот-ко был колодезь, — говорил он, указывая на столб с шестом, — журавль, да как стало песок выкидывать, так снопом и бросало, весь его засыпало, а сруб совсем с места своротило. А вот деревня Инкино осела сажени на три, и вода подступила почти вплотную к избам. Еще землетрясение, и если оно будет сопровождаться оседанием, тогда деревню затопит совершенно.
В Дубининой я спустился к берегу «затона», то есть образовавшегося после землетрясения залива Байкала. Он был покрыт льдом, и из-под льда выглядывали кустарники, на берегу видны были большие щели.
— Так все и залило, — говорили крестьяне, — скот гонять некуда; уж мы летом верст за семь его держали, вон дли гор белеет избушка. Да трудно тоже: кто один, держи работника, а где его взять? Доить вот тоже трудно… Уж мы переселиться хотим к горе, там повыше будет. Экие страсти были: так вот земля ходуном и заходила; мы уж на улицу из изб все побросались, просто стоять нельзя. На море лед как взломало, как подняло его, так вот вода и хлынула. Сухо было, а вот морем стало. Вот оно божье-то наказанье. Экие жадные эти братские, ведь отымали у нас это урочище, а у самих земли пропасть, так вот же господь и затопил: «пусть-де вам уж не достается».
— Да вот скоро год подходит: уж мы так и ждем; под новый год, однако, опять повторится, — важно проговорил какой-то крестьянин постарше. — И по сию пору, ваше благородие, бывает трясение земли, частенько слышно.
— Ну, да, может, иному только так и покажется, а вы со страху и верите.
— Оно точно, ваше благородие, спьяну-то иному и будет, словно трясение земли происходит…
Впрочем, действительно, слабые удары повторяются и теперь. Во время моего там пребывания (в конце ноября) был слышен один удар.
Но довольно о моей поездке: возвращаюсь к Чите и ее «сибирской» жизни.
Чита — город, родившийся вследствие служебных потребностей; следовательно, служащие составляют в нем главнейшую часть населения. Ни торговой, ни промышленной жизни здесь нет. Торговля едва-едва удовлетворяет местным потребностям, а промышленности еще и быть не может. Вот почему я преимущественно обращу внимание на жизнь кружка служащих — кружка очень большого теперь, так как зимой он увеличивается приезжими, и кружка нисколько не замкнутого. Что до остальных, т. е. до купечества и мещанства, то в общих чертах они живут так же, как и везде; их особенности, не бросающиеся в глаза, гораздо труднее рассмотреть и, чтобы говорить о них, нужно потратить побольше времени на знакомство, чем сколько у меня было до сих пор.
«Боже мой, какая скука!» — вот фраза, которую вы беспрестанно можете слышать в великорусских губернских городах. Тоска — повальная болезнь многих из них. Чита, мне кажется, не страдает ею, по крайней мере, не страдает ею как прилипчивой, заразительной болезнью.
Если вы задумаетесь о причинах и спросите, то услышите от иных, что и скучать некогда; действительно, чтобы не быть занятым делом, когда все вокруг работают, на то нужно особенное желание. Вот одна причина; другие лежат и в новизне поселения, заставляющей на первых порах теснее сближаться, может быть, и во временном составе общества, а главное — в ненатянутости, простоте отношений — простоте, которая бросается в глаза всякому приезжему. Чтобы подтвердить свои слова, мне пришлось бы ссылаться на те бездны мелочей, которые все вместе составляют ежедневную жизнь; но, не желая излишне удлинять письма, я не делаю этого, и мне придется просить вас поверить мне на слово.