Корреспонденции из Сибири

В Хабаровке я застал (в середине августа) множество китайских джонок. Приехали нойоны, которые ежегодно едут сверху, собирая подати с инородцев, живущих по Амуру, и доходят только до Хабаровки, — далее их не пускают, так как далее оба берега наши, и податей, следовательно, брать не с кого. Но нойоны прибегают к хитрости, говоря, что им нужно купить соболей для китайского богдыхана; впрочем, их все-таки не пускают, а гольды со страхом спрашивают приезжих, есть ли нойоны в Хабаровке и пустят ли их? В нынешнем году китайские купцы, не знаю почему, боялись даже показывать своих соболей, и если являлся китаец с соболями на улице, то не более как с двумя, тремя; продававшие же большими партиями прятали их в домах иногда у русских купцов за печкой, под лавкой и т. п. Вероятно, это делалось во избежание насильственной покупки соболей нойонами или во избежание взятки. В нынешнем году джонки стояли выше обыкновенного, китайцы требовали выдачи каких-то беглых, перешедших на нашу сторону и объявивших, что они были прежде русскими подданными. Китайцы грозили привести много-много войска… Не знаю, чем покончится дело.

Наконец нельзя не упомянуть, что в Хабаровке красуется на видном месте большой дом, — фактория амурской компании, — этой так неудачно действующей компании, которая имеет на Амуре три не имеющих работы парохода, множество дорогих служащих и кучи непродающихся товаров.

Недалеко от Хабаровки в протоке, при устье Уссури, стоит станица Казакевича. При увеличивающемся внимании к восточным портам многие убеждены, что Хабаровка утратит теперешнее свое значение, которое перейдет на станицу Казакевича, если торговый путь пойдет со временем через восточные порты по Уссури.

При этом не могу не упомянуть о следующем факте: всякий сумеет сделать из него выводы. Теперь между торгующими весьма часто приходится слышать, что и Николаевск скоро упадет и что всё значение его тоже перейдет на восточные порты. Не зная ни Николаевска, ни восточных портов, конечно, я не могу судить, насколько это верно, но и не в этом дело, — для меня интересно существование этого убеждения и радость, заявляемая почти всеми приезжими оттуда, что «этот проклятый город», как они выражаются, упадет. При этом сплошь да рядом слышатся пожелания Николаевску провалиться и т. п. Не знаю, откуда взялось такое несочувствие Николаевску, знаю только, что такое мнение о «городе всевозможных скандалов и мерзостей» (подлинные слова) приходится слышать беспрестанно не только по Амуру, но и почти ото всех приезжавших с Амура. Если спросите о причине такой неприязни, то в ответ вы получите целые десятки рассказов о проволочках администрации, о несправедливостях относительно торгующих, о том, как тянутся дела, о страшной дороговизне, о скуке, о скандалах и т. п. Не жив в Николаевске и не имев возможности убедиться в справедливости рассказов, я, конечно, не могу приводить их, а заношу только интересный факт, — которому подобного я не замечал относительно ни Иркутска, ни Читы, ни Благовещенска.

Уссури приносит с собою и свою своеобразную растительность с ее удивительным разнообразием и соединением в одном и том же месте, на одном и том же утесе деревьев, по-видимому, совершенно различных климатов: осины и орешника, приносящего огромные грозди так называемых грецких орехов, лещины нескольких сортов, тополя, липы, дуба, березы, винограда и пр. И всё это образует густейший лес, заваленный громадными гниющими деревьями и заросший густейшею травою. Осина и рядом — ореховое дерево с своими огромными перистыми листьями и гроздьями в шесть-восемь крупных орехов, жиденькая береза и в ее тени вьющийся виноградник с большими кистями еще зеленого винограда. А внизу торчат глыбы гранита, в который бьет высокий вал Амура!

Если бы кто-нибудь хотел вынести приятное впечатление из наружного осмотра Амура, тому надо бы посоветовать проехаться только до Хабаровки и то не во время большой воды. За Хабаровкой — оборотная сторона медали. Вот характер местности: невысокие утесы с небольшим слоем глины, а сверху тонкой полоской чернозема, на этих утесах густейший лес; между двух утесов маленькая падь, — в ней болото. По всему Амуру острова, но это временные наносы. Вот был остров наносный из мельчайшего ила (сверху два, три вершка чернозема), но валом его понемногу подмывает, земля обрушивается, и, смотришь, через несколько лет острова как не бывало; зато в другом месте нанесет подобный же остров, — мель увеличится, выйдет из-под воды, зарастет по краям мелким тальником, тальник сделается все больше и гуще, и вот по краям образуется гребень в несколько сажень ширины, а внутри болотистый луг; если же матерой берег близко, то и тянется этот болотистый луг вплоть до гор, а горы, как сказано, сплошь заросли лесом. Кое-где виднеются гольдские деревни, ну да гольдам только и жить тут: рыба есть, чего же больше? Но каким-то чудом попали сюда и русские деревни, — не станки, а большие деревни.