Корсар

Понимаю, что уже и так потратил слишком много времени, а Ева там, наверное, с ума сходит. Достаю телефон из кармана, набираю её номер, а у самого сотни картинок, одна кровавее другой, перед мысленным взглядом проносятся. А вдруг до неё опять добрались? Да ну, не может быть.

— Роджер? Наконец-то, — выдыхает в трубку, а у меня с души камень падает.

— У тебя всё хорошо?

— Да что со мной-то будет?! Всё отлично, если не считать, что я ужин приготовила, а есть одна не смогла. Но это мелочи, — тараторит, явно находясь почти в истерике.

— Ева, успокойся! Слышишь меня?

— Да. Я в норме, не волнуйся.

— Так, вздохни три раза и закрой глаза. Просто расслабься, я уже еду домой.

— Как Артём? Его правда нашли? Он живой?

Засыпает меня вопросами, а я улыбаюсь. Моя золотая девочка...

— Да, мы его нашли, он живой.

— Вы едете? Вместе?

— Нет, он... в общем, он в больнице.

Она ахает, а я готов задушить себя за то, что не придумал способ сообщить ей об этом деликатнее как-то. При личной встрече хотя бы.

— Что с ним? Скажи адрес, я приеду сейчас!

Ну вот, что за человек? Вечно ей всё нужно, точно шило в одном месте.

— Сиди в квартире, хорошо? Я минут через пятнадцать буду, тогда всё объясню. Ты меня слышишь?

— Да. — В её голосе столько грусти, что хочется язык себе вырвать. Ну что за идиот?

— Я скоро.

И отключаюсь.

— В таком состоянии за руль садиться не советую, — раздаётся совсем рядом голос Карла. — Поехали, на фургоне прокатимся. А о байке не парься, Сокол в лучшем виде доставит.

— Спасибо.

— Как всегда, не за что.

23. Ева

Когда Роджер отключается, я кидаю трубку на диван рядом с собой и закрываю лицо руками. Артём в больнице… чувствовала ведь, что в этот раз с ним точно что-то случилось, слишком круто вся эта ситуация повернулась к нам задним местом. Не впервые же вляпывается в неприятности, но именно сейчас это имеет такие серьёзные последствия. Обычно он отделывался парочкой синяков или выбитым зубом, несколько раз в ментовку попадал, но от тюрьмы бог его миловал, а тут…

Внутри всё сжимается от волнения, но больше всего угнетает неизвестность. Что там произошло? Избили, пырнули ножом, сбили на автомобиле? Каждый новый вариант рисует перед глазами страшные образы, в каком состоянии он находится, и от этого становится совсем не по себе. Почему он в больнице? И почему мне туда нельзя? Хочется разрыдаться, словно мне снова восемь, но не могу позволить себе такой роскоши. Не сейчас, когда-нибудь потом.

Захлопываю крышку ноута, на экране которого вот уже полчаса прыгали и скакали на все лады звёзды современной эстрады. Я специально отключила звук — так намного веселее за ними наблюдать, такими активными и задорными. Но сейчас, когда узнала об Артёме не могу больше пялиться на них, уже не смешно.

Иду в кухню, где на плите, укутанная большим полотенцем, стоит кастрюля с рагу, дожидаясь возвращения Роджера. При мысли о еде подступает тошнота. Нет, кусок в горло не полезет, определённо. Но нервное напряжение настолько сильное, что почти не выдерживаю. Я одна, в чужой квартире и всё, что мне остаётся — сидеть и ждать с моря погоды. От этого вынужденного безделья особенно тяжело. В итоге открываю один кухонный шкафчик за другим, выдвигаю ящики, чтобы найти то, что сможет помочь немного расслабиться. Уверена, где-то здесь Роджер прячет вино или что-нибудь покрепче. Я не большой мастак заливать за воротник, но один бокал лишним сейчас не будет.

О! Ну вот же они, бутылочки, стоят в рядок, “улыбаются”. Беру первую попавшуюся, прижимаю к себе, словно самую большую драгоценность и минуты две ищу штопор, но этот гад упорно отказывается находиться, издевается. Что за пропасть такая?! Неужели нет его? Не может быть, я просто плохо ищу. Краем сознания ловлю мысль, что хозяйничать в чужой кухне, шарить по шкафам, переворачивая содержимое вверх дном, вообще-то не в моих принципах и привычках, но сейчас я мало похожа на себя, настоящую. Так смешно, ещё пару часов назад, когда готовила, вздохнуть боялась, мелкими шажками по комнате перемещалась от холодильника к плите и ни шагу в сторону, а тут, гляди на меня, в каждую щель залезаю, словно такса на охоте.

Всё-таки, не найдя штопора, присаживаюсь на табуретку и ставлю на стол злополучную бутылку. Чёрт возьми, это же шампанское! Его и так открыть можно. Вот я тупица, право слово.

Зажимаю бёдрами тёмно-зелёную бутылку с красивой чёрной этикеткой, отрываю серебристую фольгу и раскручиваю проволоку. Всё, порядок! Осталось только вытащить пробку и можно пить. С каждым мгновением и приложенным усилием желание залить горе спиртным слабеет, но врождённое упорство и желание хоть чем-то занять руки побеждают. Не привыкла отступать, пусть цель уже и не кажется столь заманчивой.