Корсар

Зажимаю бутылку ещё крепче, чтобы на пол не выскользнула, обхватываю пальцами пробку и слегка раскачиваю из стороны в сторону. Ни разу не открывала шампанское, но, наверное, это не самая сложная наука, алкаши разные на ура справляются. Рука начинает побаливать — всё-таки не нужно перенапрягаться, — но плюю на дискомфорт. Я вообще почти умом тронулась, сосредоточив всю свою тоску, гнев и разочарования на этой несчастной пробке, которая никак не хочет поддаваться. Нужно сильнее дёрнуть вверх, что ли?

Не знаю, что делаю не так, но белая пластиковая пробка выскальзывает из рук и взлетает куда-то к потолку. Раздаётся мощный хлопок, и шампанское сильной пенной струёй вырывается на свободу. Вскрикиваю, когда пряно пахнущий напиток заливает мои брюки, футболку на животе, просачивается сквозь ткань, холодит кожу. Я вся в этом проклятом шампанском, пропади оно пропадом! Смотрю наверх и замечаю, что кусок пластика застрял в подвесном потолке, уродуя его идеальную гладкость. И почему-то именно это зрелище становится последней каплей, после чего уже не могу себя сдерживать.

От рыданий — уродливых, надрывных, очень детских — уши закладывает, и я даже не слышу, как в кухню вбегает Роджер.

— Ева, что стряслось?! — раздаётся совсем рядом, а сильные руки хватают за плечи. — Я слышал выстрел, ты ранена?!

Он трясёт меня, а я рыдаю, прижимая эту проклятую бутылку к себе, и не могу слова из себя выдавить. Вижу встревоженное лицо сквозь пелену слёз, чувствую тёплые поцелуи на свои губах и почти вою от переполняющих меня эмоций.

— Да скажи же ты, что случилось! — почти орёт мне в лицо, не переставая трясти за плечи. — Ева, где болит? Какого чёрта тут случилось, пока я ехал?

— Шам… па… — выдавливаю из себя по капле, а Роджер перестаёт трясти меня, пытаясь вникнуть в смысл нечленораздельной болтовни.

А потом разражается хохотом.

— Чего ты рыдаешь? Дурочка, какая же ты дурочка, моя золотая девочка.

Забирает из рук бутылку, вытирает подушечками больших пальцев слёзы с лица. А я постепенно успокаиваюсь, потому что Роджер наконец-то рядом, а это значит, что всё будет хорошо.

— Облилась вся… — приговаривает, вытирая кухонным полотенцем мои штаны, но тут поможет только стирка. Единственные же шмотки, пропасть какая-то.

— Только не ругайся, хорошо? — прошу, а Роджер вопросительно заламывает бровь. — Наверх посмотри.

Он задирает голову, несколько секунд, за которые успела напридумывать себе всяких страхов, молчит, а потом снова смеётся.

— Да ты у меня, Ева, снайпер матёрый.

— Не смешно, — бурчу, но на сердце становится легче.

— Пошли, — вдруг говорит, поднимаясь на ноги.

Двумя руками обхватывает, поддевает меня под ягодицы и рывком поднимает в воздух. Когда наши лица оказываются на одном уровне, обнимаю Роджера за шею и кладу голову на плечо. Несёт в сторону ванной, а я так вымоталась, что даже нет сил сопротивляться, спорить.

— Ты обещал, — говорю, когда оказываемся в ванной.

— Я всё расскажу, обязательно, — обещает и ставит меня на ноги. — Но сначала нужно помыться.

Опираюсь спиной на стену, а Роджер делает шаг в мою сторону, тяжело вздыхает и проводит пальцами по моей щеке. Смотрю на него и понимаю, что растворяюсь в его взгляде, мечтая, чтобы прижал к себе и никогда не отпускал.

Роджер, медленно, невыносимо медленно одной рукой поднимает мою футболку вверх, а второй проводит пальцем по обнажённой влажной коже. Мышцы сокращаются, а внизу живота пульсирует желание.

— Скажи...

Роджер снова вздыхает и отводит взгляд.

— Он умирает?

Накрывает мои губы поцелуем — тягуче-нежным, сладостным, а я обхватываю его шею руками, прижимаясь сильнее.

— Нет, не умирает, — выдыхает мне в губы и снова целует, на этот раз настойчивее, яростнее. Проталкивает язык в рот, кружит им, ласкает мой, доводя почти до исступления. — Вылечим. Или самолично грохну его.

Почти ничего не понимаю из его ответа, но приходит облегчение: живой!

Роджер впечатывает в стену, срывает с меня футболку, а я пытаюсь дрожащими руками совладать с его одеждой, но не получается. Он понимает всё без слов и уже через пару мгновений остаётся передо мной с голым торсом.

— Я хочу тебя… я так безумно тебя хочу, — шепчет, покрывая мою кожу лихорадочными обжигающими, словно кислота поцелуями, а я глажу его плечи, спину, не в силах насытиться. — Я так испугался, когда хлопок этот чёртов услышал.

— Бери меня, — говорю, когда градус напряжения невозможно вынести. — Я вся твоя. Всегда.

Он втягивает воздух, выдыхает со стоном и расстёгивает мои джинсы, которые, по-хорошему, давно нужно было снять. Стягивает их с меня, следом помогает избавиться от белья, а мне впервые не стыдно за свой убогий гардероб и тщедушное тело с торчащими рёбрами и бёдерными костями, острыми локтями и коленками. С Роджером абсолютно всё кажется простым и правильным.

Поднимает в воздух, ставит в ванную и открывает воду. Становится неловко от того, что мыть меня собрался, точно маленькую, но Роджер снова удивляет и смущает одновременно: снимает с себя брюки, бельё и присоединяется ко мне.