Корсар

— Ха-ха, очень смешно, — криво улыбается Ковш. — Товар он профукал, хотя нужно было всего лишь отвезти в соседний город, — с каждой фразой всё больше распаляется. Есть вещи, которые не способно изменить время. Ковш всегда был импульсивный и психованный, и как могу видеть, таковым и остался. А между тем он продолжает, размахивая тлеющей сигаретой: — но нет, даже с этим он не справился. Я вежливо попросил вернуть деньги, грёбаные пятнадцать тысяч зелёный, партия-то пустяковая была, новым курьерам всегда малый объём доверяю. Но у него денег, видите ли, не оказалось.

Значит, мои подозрения оказались верны: Артём решил продавать наркоту. Лёгкие деньги, быстрый навар и извечный адреналин. Голову бы ему открутить, но уже поздно.

— И ты не придумал ничего лучше, как послать своих гопников, чтобы они через сестру на него повлияли? — спрашиваю, всё-таки делая глоток виски. Чёрт с ним, на Карла машине уеду.

— Ну а что? — усмехается, складывая руки на объёмном животе, обтянутом чёрной футболкой. — Действенный же способ. Пусть не пацан зашевелился, так ты вот, рыцарь Тощих Сисек и Задницы нарисовался, потрясая кошельком перед моим носом.

— Козлина жирный, — выдаёт Карл, глядя куда-то в сторону.

— Ну а ты чем лучше? — смеётся Ковш. — Тощий только, а так мы с тобой одного поля ягоды.

— Так, хватит! — останавливаю перепалку, которая в любую секунду может перерасти в поножовщину с неизвестным числом жертв. — Говори, сколько он тебе должен.

Ковш переводит на меня взгляд и растягивает губы в улыбке.

— Уж сорок две тысячи, время-то прилично прошло, проценты накапали.

Скриплю зубами, потому что так можно и без штанов остаться, но делать нечего, раз вызвался рулить проблемами, на повороте не соскочишь.

— Гарантии?

— Расписка, чьё-нибудь ухо, палец тоже сгодится, — уже откровенно ржёт Ковш, хлопая себя по жирным ляжкам в потёртых джинсах.

— Всё-таки козлина, — почти меланхолично резюмирует Карл.

— Обожаю, белобрысый твои комплименты. И как я жил столько лет без них? — издевается хозяин этого притона. — Ну а если серьёзно, зови своего казначея, я своего позову, перемелем этот вопрос по-взрослому, как всегда делали.

Карл кивает, достаёт из кармана телефон, и уже через пятнадцать минут выходим на улицу, грузимся в машину, а Чёрный ангел отдаёт распоряжение отогнать наши с Виком мотоциклы к местам их парковки.

А я сижу и думаю, что наконец-то мы с Евой можем отправиться на море.

26. Ева

— Можно мне перед отъездом его всё-таки увидеть? — спрашиваю, когда Роджер застёгивает куртку и поправляет на моей голове тонкую трикотажную шапку, которую заставил надеть, чтобы не простудилась в дороге.

Смотрит на меня несколько долгих секунд, а я внутри сжимаюсь, потому что всё ещё кажется, что Артём умер, просто пока что от меня скрывают правду. Эти подозрения зудят настойчиво внутри, не дают покоя, и пока своими глазами не увижу брата — не успокоюсь.

— Сильно хочется?

— Да, — киваю, — мне очень надо.

Роджер хмурится, но достаёт телефон из кармана и набирает какое-то сообщение.

— Сейчас Викинг должен ответить, возможно ли посещение на данный момент, так что пока можем просто покататься.

Я согласна кататься сколь угодно долго, лишь бы знать, что с братом всё хорошо. Как бы ни злилась на него, но нельзя же вырвать человека — такого близкого и родного — из сердца в один миг. Это же нереально!

Когда умерли наши родители, мне было тринадцать, а Артёму только исполнилось восемнадцать. И он сделал всё, даже невозможное, чтобы добиться опеки надо мной, несовершеннолетней, хотя по всему выходило, что моё место отныне — интернат.

А ещё до сих пор не верится, что долг брата погашен. Роджер вернулся злой и сосредоточенный, бросил короткое "всё закончилось", не разуваясь, прошёл на кухню и залпом выпил половину стакана виски. На этом разговор был закрыт. Внутри роилась сотня вопросов, но я благоразумно предпочла не лезть с расспросами, потому что слишком хорошо видела: сейчас для этого не лучшее время. Иногда нужно уметь промолчать.

Когда запираю дом и иду за Роджером к его мотоциклу, волнение не отпускает. Не понимаю, что со мной происходит, но все мысли и чувства обнажены и, кажется, дотронься кто-нибудь до меня — заискрю, как оголённый провод. Волнение за брата, неожиданная близость Роджера, скорое путешествие на море, о котором так долго мечтала и до сих пор не могу в это поверить — всё это сплелось в тугой узел, мешающий дышать.

И тут неожиданная мысль врывается в сознание и заставляет остановиться, как вкопанной.

— Роджер, стой!

И о чём я раньше думала?!

— Что стряслось? — поворачивается на сто восемьдесят градусов и вопросительно заламывает бровь.

— Работа! — поясняю, размахивая руками. — Я ведь не могу никуда ехать, мне работать надо! Руки ведь уже зажили.

И правда, сегодня утром окончательно избавилась от бинтов, потому не оставалось ни единой причины, чтобы и дальше прохлаждаться на больничном. Потому ни о каком море и речи быть не может!