Корсар

Я достаю из ножен саблю и спускаюсь по каменной лестнице. На ней еще два трупа, шведа и драгуна, причем первый лежит выше. Я поворачиваю за угол — и оказываюсь перед наведенным на меня стволом мушкета. Целится в меня белобрысый сопляк лет семнадцати с узким бледным лицом, без головного убора, в запачканном серой пылью сером кафтане. Левый глаз зажмурен, а правый, ярко-голубой, не мигая, уставился на меня. С такого расстояния можно попасть, не целясь, но солдат, видимо, только начал служить, это первый его бой. Я поднимаю саблю и бросаюсь вперед, надеясь на его растерянность — и тут щелкает курок. У меня есть доли секунда, чтобы упасть, но понимаю, что не успею, и перемещаюсь по инерции к наведенному на меня стволу мушкета. Тело напрягается, наполняется жаром от предчувствия удара в грудь. Тяжелая пуля, сплющиваясь, продырявит ткань моего кафтана, камзола и рубашки, разорвет мягкие ткани, жилы и кровеносные сосуды, переломает кости и, может быть, прошьет насквозь, а может, останется в теле, откуда ее при нынешнем уровне медицины не смогут извлечь. В любом случае при такой ране почти нет шансов выжить. Впрочем, эти мысли придут позже, когда, так и не дождавшись удара, я подлечу к шведу, который после осечки начнет судорожно отжимать курок для второй попытки, и с короткого замаха разломлю ему череп и рассеку шею до туловища. Солдат рухнет на меня, пачкая кровью и мозгами, которые как бы выплеснутся из обеих половинок черепа мне на грудь. Я брезгливо оттолкну безжизненное тело и отшагну назад и вбок, глядя, как оно и мушкет, вроде бы замедленно, падают на серые каменные плиты. Вот тут я с запозданием и представлю, что было бы, если бы не случилась осечка. Мое тело во второй раз и с той же интенсивностью наполнится жаром, и я почувствую, как струйка горячего пота потечет по ложбинке между лопатками, вызывая неприятный зуд. Вряд ли у меня хватило бы сил и времени приказать, чтобы отнесли к морю и бросили в воду. Даже если бы и хватило, подчиненные не выполнили бы такой дурацкий приказ, сочли бы за бред раненого.

— Шведские кремниевые замки хуже французских и голландских, чаще осекаются, — на немецком языке рассудительно произносит за моей спиной полковник Магнус фон Неттельгорст.

Во время боя он говорит только на немецком.

62

Когда мы добрались до Старого города, где находился Замок, там уже все закончилось. Преображенцы под командованием генерал-майора Чамберса ворвались туда на плечах противника. Шведы били в барабан капитуляцию, но их не услышали, потому что не хотели услышать. Среди наступающих было много тех, кто пережил здесь позор пять лет назад. Чужим позором такое не смоешь, нужна еще и чужая кровь. Мои солдаты хоть и не позорились здесь раньше, но тоже не церемонились со шведскими солдатами, даже с ранеными. Я делал вид, что не замечаю. На войне соплям не место. Надо было сдаваться, когда предложили хорошие условия. Теперь остались только плохие.

— Разбиться на взводы и начать прочесывать город! — приказываю я, что значит, приступайте к грабежу. — Пленных приводить к ратуше, — добавляю я, хотя сомневаюсь, что хотя бы одного доведут, разве что офицер проследит.

Сам с обоими полковниками и нашими адъютантами отправился на центральную площадь города. Улицы, по которым я ходил неоднократно, кажутся незнакомыми. Они вымощены каменными плитами и булыжниками. По обе стороны двух-трехэтажные дома из красноватого кирпича на высоком фундаменте из камня. Заборов практически нет, только кое-где небольшие, сложенные из кирпича, по обе стороны деревянных ворот во двор. Окна узкие и высокие, с почти прозрачными стеклами. Открывается у окон только нижняя часть, по принципу гильотины, как в Голландии. На улицах только трупы, в основном шведских солдат, но есть и наших, и мирных жителей. Живых — ни души, и дома кажутся вымершими, хотя я замечаю шевеление занавесок на окнах. За нами следят и молятся, чтобы не завернули в их дом. Зря. При мне солдаты не станут убивать и насиловать.

Возле ратуши, в тени от здания, стояли пять столов и десятка два разнокалиберных стульев, на которых сидели генералы и старшие офицеры, участвовавшие в штурме. На крыльце ратуши разместили две большие открытые бочки с пивом и корзину с оловянными кружками. Наверное, все это позаимствовано в пивной, что в начале улицы, ведущей к пристани. Я заходил в нее, когда привозил в Нарву царский груз из Лондона. Один пехотинец наливал пиво деревянным черпаком в оловянные кружки емкостью с пол-литра, а второй разносил офицерам. Я показал ему, чтобы и нам принес. Солдат кивнул и взял из корзины три чистых кружки