Стоя на коленях, маркиза Иорисака два раза ударила в ладоши, и немедленно прибежали ее служанки.
Слов никаких не было произнесено. С плотно сжатыми губами обе мусме сперва распростерлись перед своей хозяйкой, потом сняли с нее обувь. Затем проворно раздели ее, сняли кружевной лиф, быстро соскользнувший с напудренных рук, потом муаровую юбку, нижнюю шелковую, корсет, рубашку, европейские чулки — без пальцев — не такие, как японские.
Совершенно обнаженная, маркиза Иорисака завернулась в пестрое кимоно с крупными узорами, всунула ножки в сандалии с завязками и, выйдя из белого алькова, — ее собственной интимной комнаты — прошла окунуться в ванную с горячей водой, как делают все японские женщины каждый вечер, незадолго до того, как зайдет солнце.
Потом она возвратилась. Сбросила кимоно, отшвырнула ножкой сандалии. И служанки протянули ей три одежды из легкого шелкового крепа, три японские одежды с большими рукавами, все три — цвета синей ночи, все расшитые одним и тем же повторяющимся узором в виде странной, гиератической розетки — ее гербом — «мон».
Одевшись, маркиза Иорисака опустилась на колени перед своим зеркалом. Одежды разлетались, как полагалось. «Оби» широко опоясывал их своим великолепным бантом. Обеими руками она распустила волосы, разделила, пригладила в широкие бандо, обрамлявшие бесстрастное лицо. Маркиза Иорисака встала, прошла по комнате, вышла в полутемный коридор. И, опять хлопнув в ладоши, открыла правую дверь.
Комната за этой дверью была совершенно такая же, как за левой: те же панели белого дерева, те же оконные рамы, затянутые прозрачной бумагой, те же балки и те же циновки. Но вместо туалета с зеркалом там стоял алтарь из полированного кедра с двумя крохотными скиниями по обеим сторонам, и на нем лежали таблицы предков.
Молча маркиза Иорисака сперва распростерлась ниц перед алтарем, как того требовал обычай, и некоторое время оставалась так, прижимаясь лбом к циновкам и касаясь ладонями пола.
Потом она опустилась на подушку перед инструментом вроде горизонтально положенной широкой арфы, который почтительно только что внесла служанка.
И полилась музыка, мрачная и медленная, ритм и гармония которой ничем не напоминала ритма и гармонии европейской музыки. Таинственные звуки следовали один за другим и смешивались, музыкальные фразы без конца и без начала намечались, мечты, печали, скорбные жалобы трепетали посреди странных зловещих скрежетов, напоминавших завывание зимних вьюг и крики ночных птиц. И надо всем этим веяла безнадежная тоска…
Коленопреклоненная, по древнему обычаю, в зале своих предков, маркиза Иорисака играла на кото…
XIII
На следующей неделе Жан-Франсуа Фельз закончил портрет маркизы Иорисака, и она не преминула, согласно своему обещанию, пригласить м-сс Гоклей «пожаловать совершенно запросто на чашку чая в виллу на холме Аистов, чтобы полюбоваться прекрасным произведением маэстро, прежде чем маркиз Иорисака увезет его на своем броненосце».
М-сс Гоклей, в свою очередь, не преминула воспользоваться этим приглашением. Она решила отправиться на виллу в обществе самого маэстро и пожелала, чтобы мисс Эльза Вэн, ее лектриса, сопровождала их.
— Вы не берете рысь Ромео? — спросил Фельз, когда их караван пускался в путь с яхты.
— Вы забавны!.. — ответила м-сс Гоклей.
Было 1-е мая. Несмотря на тревожные новости, которые каждый день печатала «Нагасакская пресса», японские офицеры, находившиеся в отпуску, еще не получали приказа вернуться в Сасебо.
У ворот сада маркиз Иорисака встретил своих гостей. На нем был, как всегда, его черный мундир с золотыми галунами. М-сс Гоклей, на которую это произвело приятное впечатление, заметила, что между этим мундиром и мундирами американского флота не было никакой разницы. Маркиз Иорисака заявил, что он смущен, но гордится этим.
На вилле салон в стиле Людовика XV имел праздничный вид. Севрские вазы были переполнены цветами, а мольберт, на котором находился портрет, был элегантно задрапирован атласом либерти. Маркиза Митсуко, в туалете из мягкого гипюра, сделала реверанс своей посетительнице и, чтобы выказать ей свое уважение, не говорила иначе, как по-английски.
— Маэстро простит мне, если я сегодня изменю его прекрасному французскому языку?.. Впрочем, я уверена, что на борту «Изольды» он сам говорит на вашем языке — он так любезен!..
М-сс Гоклей, очарованная, не скупилась ни на похвалы, ни на откровенные комплименты… Положительно, маркиза Иорисака — волшебница… И как грациозна, как очаровательна, как образована… Народы старой Европы осуждают своих женщин или на легкомыслие, или на возню с хозяйством. Но у новых народов — новые идеи и новые стремления. М-сс Гоклей ценила превосходство своих компатриоток над европейскими женщинами и от всего сердца радовалась, видя, что японки так блистательно идут по следам американок.
— Вы знаете английский, французский, может быть, и немецкий?
— Всего несколько слов…
— Конечно, японский! А китайский?
Маркиз Иорисака на этот раз ответил за жену, что китайского она не знает…