Все эти числа приведены в годы наивысшего расцвета корсарства. Впрочем, непохоже, чтобы во второй половине столетия прибыль особо уменьшилась, – разумеется, если судить лишь по количеству кораблей. Как мы уже отмечали, марсельские архивы показывают, что общий убыток французов за 1652–1664 годы составил 108 кораблей и 8 295 000 лир[1530]
. Мишель Фонтене уменьшает эту цифру до 4 000 000, учитывая преувеличения в источниках, и получает среднее число за год – 300 000 лир. Этот французский ученый не любит излишеств, хотя и занят экономической историей. Итак, 206 000 принадлежат Алжиру, 57 000 – Тунису, остальные 33 000 – Триполи. Подсчеты получены лишь от французов. Поэтому Фонтене предлагает утроить цифру, чтобы достичь общей суммы, прибавив и убыток других наций. Если же отнести сюда и деньги за рабов, то в год получится 530 000 лир (алжирцы – 350 000; тунисцы – 100 000; триполийцы – 80 000). Необходимо отметить, что потери нельзя зачислять как доходы в корсарскую казну. Если же и следует указать прибыль в 5-10 % для потерь в сражениях, то не стоит забывать, что корсары, пытаясь как можно быстрее сбыть товар, продавали его по заниженной цене[1531].Безусловно, эти сведения поверхностны, но все же они более-менее отражают общую картину. А вот Альбер Деву, вопреки им, проводит следующие расчеты на основании официальной документации Алжира:
А согласно Лемнуару Мерушу, эти цифры недостаточны[1532]
. Не сможем мы объяснить и данные иного рода, предоставленные ниже. Если верить французскому консулу ле Ваше, в 1675 году в порт завезли 1500 рабов[1533]. Но в марте 1675 года в письме монахов ордена мерсидариев[1534] упоминается, что выкуп шестисот испанцев обошелся в 136 000 экю. Выходит, в целом выкуп за пленников, доставленных в 1675 году, должен был составить примерно 340 000 экю[1535]. Это превышает сумму, указанную в таблице. Данные, приведенные Хеэсом на ноябрь и декабрь 1675 года (11 кораблей, 327 пленников), тоже свидетельствуют о том, что указанная в таблице общая сумма – неполная[1536].Цифры, которые приводит за те же годы для Триполи английский консул, значительно ниже, но и порт намного скромнее, нежели Алжир и Тунис.
На основе цифр, которыми мы располагаем, весьма трудно сделать какой-либо вывод. Во-первых, все меняется в зависимости от портов; и вариация будет меньше в процветающих городах, близких к торговым перепутьям вроде Туниса, и больше в бедных, лишенных связи с хинтерландом, таких как Триполи. Неясно даже, хорошо ли мы представляем ситуацию в каком-то отдельном порту. Даже если цифры точны, они отражают только доход, не отображая ни затрат, понесенных при инвестициях, ни морских потерь. Поэтому точный цифровой анализ затрат и прибылей невозможен[1537]
.Ложье де Тасси тоже приводит свои данные, и пусть даже эти сведения относятся к началу XVIII века, все же они помогают нам вычислить проценты корсарских доходов от общей суммы. Итак, в 1720-х годах из общей суммы доходов – 772 400 пиастров (
Грабеж играл свою роль и в разнообразии доходов. Кстати, это было важно в военное время для мальтийцев, потерявших ренту, которую они собирали в своих европейских владениях[1540]
. Перепродажа добычи в морских городах Европы и выкуп пленников вносили существенный вклад: бедные отсталые порты получали наличные деньги; в них оживлялась торговля и зарождался класс купцов[1541]. Хитрости, к которым прибегали марсельские купцы, вытесняя мусульман из порта, а также тот факт, что тунисцы немедленно отказались от пиратства и перешли на официальную торговлю, как только Наполеон ввел эмбарго, свидетельствует о том, что этим классом не стоило пренебрегать.Кроме того, следует учитывать, что порты Южного Средиземноморья и промышленность в их округе были слаборазвиты. Грабеж обеспечивал приток многих товаров, неведомых местному производству[1542]
. Из всех больших корсарских портов только Тунис получал снабжение из хинтерланда. И именно тунисцы при каждой возможности занимались торговлей. Ситуация кардинально разнилась для Алжира, а особенно – для Триполи. Те постоянно находились начеку, выжидая благоприятного шанса.