Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Именно такие события время от времени вовлекали Францию в войну с Алжиром. Французский дипломат Сансон Наполлон лично жаловался на то, как испанцы набирают рабов на алжирских кораблях; моряков-мусульман выбрасывают за борт, а дружественные суда захватывают и доставляют во Францию[1726]. Словом, не только современные историки, такие как де Граммон[1727] и Фишер[1728], полагают, что корсары проявляли больше уважения к закону, чем европейцы; тому есть прямые свидетели, скажем, Наполлон и комендант Бастион де Франс – французского укрепления у Аннабы[1729].

Рис. 32. Национальный архив Дании. Датский патент, датированный 5 января 1781 года и выданный кораблю «De Friede», идущему под командованием Ганса Эллерцена к острову Санта-Крус. Erik Gobel, «The Danish „Algerian Sea Passes“», 1747–1838: An Example of Extraterritorial Production of «Human Security», Historical Social Research 35/4: The Production of Human Security in Premodern and Contemporary History (2004), 171

Рис. 33. Другой патент, датированный 12 июня 1799 года и выданный судну «Sara», идущему под флагом Гётеборга. Artur S. Svensson (yay. haz.), Svenska flottans historia (Malmo: Allhems Forlag, 1943), II. cilt, 1943, 528-529

Французы любили чинить препоны, когда дело касалось освобождения мусульманских невольников, и постоянно изворачивались, ведь им требовались галерные гребцы, а найти их было сложно. Когда в 1630 году французы затребовали по сто экю за каждого гребца, никто не согласился выплачивать такие деньги. Проблему создавало еще и возращение ренегатов, крещенных на банках. В ответ алжирцы не только арестуют французских пленников и торговцев, но и начнут захватывать все встречные французские суда. Так в гроб мира был забит последний гвоздь[1730].

В 1681 году мир опять-таки нарушили французы. За год до этого Дюкен, адмирал Людовика XIV, явился во главе сильного флота и принес договор об обмене невольниками. Но французы будут нарушать его и сажать гребцов на банки в Марселе, не отпуская их на свободу. А кроме того, они обвинят в корсарстве мелкие алжирские суда, угоняемые ветром к берегам Прованса, и, несмотря на перемирие, станут их грабить, а мусульман – умертвлять[1731].

И закон нарушали не только французы. Вот лишь один эпизод: 6 октября 1658 года Ахмед эль Куртуби, реис из Сале, несмотря на паспорт, полученный от нидерландского консула, согласился на инспекцию со стороны военных кораблей, сопровождавших голландский торговый флот. Сразу же после нее один из голландских кораблей, напав на судно Ахмеда-реиса, сжег его. Воцарилось смятение, и в дипломатических коридорах зазвучали угрозы корсаров из Сале. Голландия, желая сохранить мир, заставила капитана из Любека, совершившего нападение, уплатить 9500 флоринов компенсации; также решено построить на верфях страны судно, аналогичное сгоревшему по водоизмещению и количеству пушек. Сам корабль из Любека продадут, чтобы возместить убытки Ахмеду-реису[1732].

Впрочем, оставим наших гази, всегда подотчетных Стамбулу и выступавших в международной дипломатии как отдельные государства, в их магрибских портах. Даже такие яростные английские корсары, как Уильям Кидд и Кара Сакал (тур. «Черная Борода», Эдвард Тич) старались не выходить за рамки закона и сыграли немалую роль в разграничении правомерных и противоправных действий, хотя сами весьма искусно обращали нормы закона себе во благо[1733]. Но если даже их вело чувство правовой ответственности, можно ли представить, чтобы оно отсутствовало у османских корсаров? Конечно же, нет! Даже самые ревностные корсары вроде Хасана Калфы с уважением относились к капитуляциям. В 1626 году Хасан-реис, остановив голландское судно, которое везло пшеницу в Неаполь, освободит капитана вместе с экипажем; впрочем, предназначенное христианам зерно он заберет[1734]. Здесь стоит напомнить, что еще со Средневековья господствовало правило, по которому любая страна имела право захватывать все корабли, идущие в порт другого государства, с которым находилась в состоянии войны. Все начнет меняться лишь после 1650-х годов. И можно понять, что решение Хасана тогда выглядело совершенно законным, по крайней мере для некоторых[1735].