Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Был и еще один ритуал против бури – совершить намаз, запечатав горлышко большого глиняного кувшина с отборным оливковым маслом, чтобы оно не разлилось. Дан говорит, что корсары молились на коленях, вознося руки к небу и обратив к нему взоры; сначала они поворачивали головы направо и просили помощи у ангелов-хранителей (bon Ange), затем глубоко вдыхали в себя воздух слева, там, где находился злой ангел (mauvais Ange); намаз пираты совершали все вместе. Сразу же после этого корабельный ходжа брал два кувшина с оливковым маслом и, оканчивая намаз, выбрасывал их за борт по обе стороны судна. Аристо утверждает, что благодаря такому обряду мусульманам удавалось унять бурю; другой источник также повествует, что корсары Триполи выполняли его для какого-то мурабита на острове Лампедуза[1019]. Наконец, на всей палубе зажигали факелы и свечи (chandeles & flambeaux/chandeles de cire/wax candles), иногда до пятисот; пока они горели, разбойники молились, взявшись за руки. Причем во время долгой молитвы запрещалось не только зажигать новую свечу или курить табак, но и даже ходить в туалет, чтобы ничем не осквернить возвышенный обряд[1020].

Порой в случае опасности корсары молились при свечах, громко оплакивая умершего мурабита, и собирали деньги в платок, который затем привязывали к мачте, где висел флаг. Деньги хранились в платке, пока корабль не возвратится в порт. И лишь на родном берегу пираты несли их к гробнице мурабита как жертву. Там они раздавали деньги нищим или же тратили их на свечи, масло и ароматные вещества для гробницы[1021]. Была и другая традиция, очень похожая: мурабиту жертвовали корабельную овцу и, если буря прекращалась, позже приносили к его гробнице овечью шкуру или равный по цене дар[1022]. В ином ритуале ходжа брал большой, раскаленный на огне гвоздь и чертил под ногами мусульман и христиан крест, читая избранные аяты Корана. Так насмехались над «священным древом, правившим людьми», то есть крестом, поклониться которому шли христианские паломники[1023]. Можно предположить, что огонь в этом случае символизировал опасность, исходившую в море от христиан, либо же адские мучения.

Впрочем, существовал и ритуал, откровенно противопоставляющий христиан мусульманам: гадание на стрелах – обычай, распространенный у арабов в период Джахилии (араб. невежество, язычество), еще до ислама[1024]. Европейцы называли это гадание belomantia. Ритуал проводился так: рабов закрывали в трюме, после чего реис, ходжа и офицеры собирались в капитанской каюте за столом. Двоим вручали по стреле; одна символизировала мусульман, другая – христиан. Ходжа, читая молитвы, выписывал на стрелах священные аяты. В сопровождении молитв и цитат из Корана (paroles magiques/après quelques conjurations et paroles de l’Alcoran) наугад брали одну из стрел. Если это была мусульманская стрела, предзнаменование считалось хорошим. Если нет, корсары ждали беды и продолжали путь, не нападая на христианские корабли, чтобы избежать поражения[1025]. Анонимная французская хроника утверждает, что так гадали и на османских галеонах в дни Критской войны[1026].

Была и еще одна традиция, порожденная непредсказуемостью моря и морских походов: все важные решения порой отдавали на волю богини случая – Тюхе. То, чего хочет эта богиня, всегда предстающая со штурвалом в руках, пытались понять по-разному. К слову, ее латинское имя (лат. fortūna) сходно с турецким словом, обозначающим беду и в то же время бурю и шторм. Одним из способов было все то же гадание. Как мы знаем, именно к нему прибегал известный османский мореплаватель Сейди Али-реис, возвратившийся по суше в Стамбул после того, как затопил в Индийском океане огромнейший флот. И «гадал он по Слову Предвечному и Великому Фуркану (осм. то, что разделяет добро и зло)», то есть по Священному Корану[1027]. Однако надо отметить, что таким образом Сейди определял, наступит ли штиль на море, и не пытался предвидеть, каким путем следовать. Он был моряком с деда-прадеда[1028], и Катиб Челеби восхвалял его за искусность в «морской науке и астрономии» и даже превозносил, говоря: «…после упомянутого больше не было в Терсане-и Амире такого, как он». Чего еще было ожидать от Сейди![1029]