Корсары Таврики

— А ты считаешь, что мое признание их омрачит? — Горя­чий взгляд Родриго заставил ее смятенно опустить глаза. — Можешь как угодно отнестись к моим словам, но я их скажу. Иначе всю жизнь буду мучиться, что не сказал, не выяснил все до конца... Так знай же, Аврелия, что я люблю тебя! И, Богом клянусь, душой своей, что никогда и ни к кому еще не испы­тывал такого светлого чувства! Да, я не ангел, на моей совести немало грехов. Обычно мужчины вроде меня называют любо­вью вожделение, обладание женщиной. Но к тебе у меня все иначе! Я ведь даже не коснулся тебя, не поцеловал твоей руки, не осмелился смутить нескромной шуткой. Это, конечно, не значит, что мое тело не жаждет близости с тобой, но я бы не посмел предложить тебе близость прежде, чем ты согласишь­ся стать моей женой и нас соединят святые узы у алтаря. — Он замолчал, взволнованно переводя дыхание. — Что скажешь мне, Аврелия? Теперь все от тебя зависит.

Они были так поглощены своим объяснением, что не заме­чали ничего вокруг. Порывистый ветер шелестел живой листвой на ветках и опавшей — на земле, и сквозь этот шелест молодые люди не уловили звук шагов Ринальдо, вошедшего во двор как раз в тот момент, когда они усаживались на скамейку. А он, увидев их издали, догадался, что это не случайная встреча, и его первым побуждением было вмешаться, уличить Родриго в вероломном обмане. Но жизненный опыт подсказал Риналь­до действовать осторожно, и он решил прежде выяснить, на­сколько честны Родриго и Аврелия и как далеко зашли их отно­шения. Приблизившись к увлеченным собеседникам со спины, он стал за скамейкой, где заросли дикого винограда делали его незаметным. Ответ Аврелии на прямой вопрос Родриго сразу же подтвердил то, о чем Ринальдо, впрочем, и так догадывался: мо­лодых людей пока еще не за что осуждать.

— Мне трудно говорить, Родриго, — вздохнула Аврелия. — Видит Бог, я старалась не думать о тебе и старалась не замечать твоих взглядов. Считала, что для тебя это просто забава, игра. Ведь о таких, как ты, говорят: у него в каждом порту по возлю­бленной. Но как мне быть теперь, когда ты признался в люб­ви... и я так хочу верить, что это серьезно...

— Это более чем серьезно! — пылко воскликнул испанец.

— Хочу верить, но не могу... слишком трудно. И перед гла­зами такой красноречивый пример твоего непостоянства — Вероника. Говорят, вы с ней уже два года вместе, она невеста твоя. Наверное, ей ты тоже клялся в любви, обещал сделать своей женой. Ведь она гордая девушка и не сдалась бы так про­сто, если бы ты не убедил ее в своей любви и верности, как сей­час убеждаешь меня...

— Аврелия, до чего же мне тяжелы твои упреки!.. — в голо­се Родриго звучало страдание. — Да, я виноват перед Верони­кой, но, клянусь, я не думал ее обманывать! Когда я призна­вался ей в любви, то действительно любил... или мне казалось, что люблю. Ведь на нее нельзя было не обратить внимания — такая необычная, смелая, яркая, словно диковинный цветок, совсем не похожая на других женщин. Сперва меня очень при­влекала эта новизна, потом стала утомлять, мне не хватало в Веронике женского начала. Со временем я понял, что это не любовь, а лишь увлечение, сила которого постепенно ослабе­вала. Я уже не мог себе представить, что проживу с Вероникой всю жизнь. Видно, мы не предназначены Богом друг для дру­га. Но до конца я это понял, лишь встретив тебя. Ты — моя судьба, Аврелия, с тобой я хочу быть рядом до глубокой старо­сти и знаю, что никогда мне это не наскучит и никогда я не взгляну на другую женщину, если ты будешь моей.

— Молчи, Родриго!.. — Она легонько прикрыла его рот сво­ей ладонью. — Мне больно тебя слушать, потому что... потому что я тебя тоже люблю, но не имею на это права. Между на­ми — неодолимые преграды...

— Какие преграды, ангел мой? — Он поцеловал и прижал к своей груди ее руку. — Слышишь, как бьется мое сердце? Это от радости, оттого, что ты тоже призналась мне в любви. Мы лю­бим друг друга, а это главное! Я уже давно сам распоряжаюсь сво­ей судьбой, и мне никто не запретит выбрать жену себе по серд­цу. Что же касается твоих родителей, то я надеюсь убедить их, что буду хорошим мужем для тебя. Я достаточно богат, чтобы ты ни в чем не знала нужды. Я знатного рода, с которым никому не за­зорно вступить в союз. Или, может, их отпугнет мой корсарский промысел? Но я действовал под покровительством ордена иоаннитов, высоко чтимого во всем христианском мире. И потом, раз­ве в Кафе мало купцов, которые начинали как корсары? Нет, я не думаю, что это такое уж неодолимое препятствие...

— Ты не о том говоришь, Родриго! — прервала его Авре­лия. — Дело не в моих родителях и не в твоем корсарстве. Не­одолимое препятствие — это твоя клятва Веронике. Ты не мо­жешь ее нарушить. И Вероника тебя не простит.

— Да, мне неловко перед ней, — вздохнул Родриго. — Но разве любовь — это обязанность? Нет, это чувство, и чувство свободное, оно не терпит насилия над собой. И если я буду лю­бить тебя, а женюсь на Веронике — кому из нас троих это при­несет счастье?

— Не знаю, что тебе сказать...