Кортик фон Шираха

– А что значит – изменить ход истории? – спросил Артем. – Вы сказали, если бы не ваша глупость, уж простите, история пошла бы по-другому? Что это значит?

– После того, как проточная вода смоет остатки кровяной губки и впитавших негативную ауру частиц, кортик мы упакуем в соляной мешок и положим в морозильную камеру. На этом очистительный ритуал будем считать законченным.

Фон Арнсберг снова не ответил на вопрос. Артем понял, пока старик не захочет, не расскажет больше ничего. Молча показал руками на оставшиеся на столе предметы. Старик снова щелкнул пальцами. Очередная тень подплыла, материализовалась рядом. В этот раз вместе с ней прибыли два раскладных стула. Артем и не заметил, как тело провалилось в мягкое матерчатое сиденье. Только теперь почувствовал, как устал. А каково было старику, которому явно под сто лет?

– Долго будем сидеть? – поежился Артем от ночной прохлады.

– Торопитесь? – спросил фон Арнсберг.

– Похоже, до утра я совершенно свободен, – в тон ответил Артем.

– Ну, и отлично. Полчасика посидим. Все ведь течет, все изменяется.

– Гераклит, – сообщил Артем о своей осведомленности. – Панта рей[23].

– Да, да, – согласился фон Арнсберг. – Артем, вы мне нравитесь. Я бы не хотел вас топить в этой реке.

Нечто подобное Артем давно рассчитывал услышать, потому даже не удивился.

– Только в этой? Или вообще лишать жизни? – спросил он, как можно спокойнее.

– Мне не река нравится, а вы, – будто не заметив сарказма, ответил фон Арнсберг. – Жалко будет расставаться. Вы бы вполне могли пригодится для наших целей.

– Каких?

– Ясно каких. То, что не доделал Гитлер, надо доделать. Во имя человечества, – старик говорил явно серьезно.

– А я чем могу помочь? Я не истинный ариец.

– Откуда вы знаете? – лукаво блеснул глазами старик.

Артем сразу не нашел, что ответить. Помедлил минуту. Фон Арнсберг молча смотрел на него.

– Я не знаю, – наконец, нашел, что ответить. – Может, вы меня просветите?

– Так я тоже не знаю, – сообщил старик доверительно. – Не проверял. Просто вы мне нравитесь. А ваш Сигизмунд – нет. Понимаете, о чем я?

– Нет.

– Ладно, – согласился старик. – Допустим, не понимаете. Не в этом дело. Я вам объясню охотно, что я имею в виду. Да и вообще, я могу вам ответить на любой вопрос, задавайте. На свете не так много людей, которые имеют смелость мне задать вопрос, и еще меньше тех, кому я готов ответить.

– Я так понимаю, что у меня выбор, как у космонавта-исследователя черной дыры, – предположил Артем. – Если там в черной дыре что-то есть, то я стану первым, кто оттуда притащит новости всему человечеству. Если меня размажет ее сила тяготения, то я хотя бы попытался. Вопрос в черной дыре. Не захочет ответить – расщепит на молекулы, захочет – раскроет свою тайну и впустит внутрь. Так и вы?

– Я уже устал повторять, что вы слишком умны для адвоката, – снова улыбнулся старик. – И, главное, как в тему привели пример! Поразительно! Кот Шредингера!

Артем тут же вспомнил этот парадокс, но фон Арнсберг воспроизвел его почти дословно из статьи самого ученого Эрвина Шредингера:

– «Man kann auch ganz burleske Fälle konstruieren. Eine Katze wird in eine Stahlkammer gesperrt, zusammen mit folgender Höllenmaschine (die man gegen den direkten Zugriff der Katze sichern muß): in einem Geigerschen Zählrohr befi ndet sich eine winzige Menge radioaktiver Substanz, so wenig, daß im Laufe einer Stunde vielleicht eines von den Atomen zerfällt, ebenso wahrscheinlich aber auch keines; geschieht es, so spricht das Zählrohr an und betätigt über ein Relais ein Hämmerchen, das ein Kölbchen mit Blausäure zertrümmert. Hat man dieses ganze System eine Stunde lang sich selbst überlassen, so wird man sich sagen, daß die Katze noch lebt, wenn inzwischen kein Atom zerfallen ist. Der erste Atomzerfall würde sie vergiftet haben. Die ψ-Funktion des ganzen Systems würde das so zum Ausdruck bringen, daß in ihr die lebende und die tote Katze (s.v.v.) zu gleichen Teilen gemischt oder verschmiert sind.

Das Typische an solchen Fällen ist, daß eine ursprünglich auf den Atombereich beschränkte Unbestimmtheit sich in grobsinnliche Unbestimmtheit umsetzt, die sich dann durch direkte Beobachtung entscheiden läßt. Das hindert uns, in so naiver Weise ein «verwaschenes Modell» als Abbild der Wirklichkeit gelten zu lassen. An sich enthielte es nichts Unklares oder Widerspruchsvolles. Es ist ein Unterschied zwischen einer verwackelten oder unscharf eingestellten Photographie und einer Aufnahme von Wolken und Nebelschwaden».