Корвет «Бриль»

Тут он покривил душой, — офицер милиции не преминул доложить Чаушеву, что Трохов был в плену.

— Где? — Трохов помрачнел. — Поневоле научился…

— За колючей проволокой? — произнес Чаушев с участием.

— И за проволокой был, — нехотя, хмуро ответил Трохов. — А больше на скотном дворе, у хозяйских животных… Тоже не денешься никуда…

— Вспоминать, я вижу, не хочется.

— Точно! — Трохов кисло усмехнулся и заерзал. — Что за радость!

Неясное ощущение незавершенности осталось у Чаушева после встречи с Троховым. И вообще «чепе» пока что не разъяснялось. Появилось новое лицо, причастное к делу, — Валя Печерникова. Она, наверно, могла бы помочь, но ее нет в городе. Да, как назло! Дружинники очень горячо отнеслись, сразу узнали, кто такая Печерникова, где живет. Уехала на практику. А время дорого…

Чудно́, девушка в отъезде, а из-за нее тут ссора, резня! Теперь ясно как будто, кто враг Райнера.

Стрелка часов подползла к пяти. Вот уже два часа, как не было известий из больницы.

Голос врача в телефонной трубке звучит бодро. Райнер приходит в себя. Каков прогноз? Надежда есть? Да, есть твердая надежда.

7

Ночь с ее видениями отступает. Райнер начинает сознавать, где он и что с ним случилось.

Женщина, которая ходила, возле его кровати, а теперь ставит ему градусник, вовсе не его мать, а медицинская сестра. У нее хорошие, добрые глаза, добрые губы. Он почему-то понимает ее. Она велит лежать спокойно, не разговаривать. Надо подчиняться. Если не двигаешься, боль можно терпеть. Стоит шевельнуть одним мускулом, как чудовище, которое держит тебя в пасти, еще глубже вонзает свои зубы в грудь и в плечо.

Мать где-то близко… Должно быть, она вышла, чтобы полить цветы на балконе.

Нет, глупости, откуда ей быть здесь! Райнер силится шире открыть глаза, чтобы не соскользнуть обратно в жаркую, душную ночь. Он в госпитале. Здесь Россия. Отсюда никак не выйти на балкон с красной геранью. Что за фантазия? В доме сейчас чужие, вот уже два года, как мать продала дом и перебралась в Инсбрук, к брату Леопольду.

Сколько придется лежать? Наверно, долго… Господи, как скверно! Надо было выйти из кафе всем вместе. Господин Вилорис предупреждал ведь… Да, шли бы вместе, никто не посмел бы напасть. Йенсен сбежал. Эх, друг называется!

Их двое было. Или трое… Темно было. Они как из земли выросли вдруг. Затопали сзади, налетели, а Йенсен сразу пустился наутек. Даже не обернулся.

Скорее бы поправиться. Говорят, в России хорошо лечат. И к тому же бесплатно. Мама, меня скоро вылечат и ничего не возьмут за это, ни одного шиллинга!

Нет, нет, об этом нельзя писать! Маме — ни слова! Вале непременно надо дать знать, она придет сюда, непременно придет. А маме нельзя! Она и так беспокоится. Она все спрашивает: «Тео, вы там не наскочите на айсберг?» Она видела в кино, как погиб пароход «Титаник».

Тео видит письмо, свое письмо к матери, начатое вчера. Оно осталось на столике, в каюте. Листок линованной бумаги под пепельницей, рядом с бутылкой водки, принадлежащей Йенсену. И что он находит в водке? Для него, кроме водки, ничего нет в России.

«Мама, айсберги теперь не опасны! На судне есть локатор, я писал тебе…

Ты все сердишься, мама. Что за блажь у Тео — идти в матросы! Что привлекательного в море? В роду Райнеров не было моряков. Да, мама, Райнеры были лесорубами, были каменщиками, я помню! Когда Андреас Хофер собирал тирольцев, чтобы прогнать солдат Наполеона, Райнеры не испугались. Все Это я давно выучил, как молитвы в школе. Но я должен был поступить в матросы. Иначе, понимаешь, я никогда не встретил бы Валю…

Мама, познакомься с Валей! Это Валя, Ва-ля… Ты, наверно, тоже не сразу выговоришь. А полное имя — Валентина. Да, Валентина, как моя двоюродная сестра, дочка дяди Рудольфа. Мама, куда ты уходишь?»

Перед глазами Тео белый, ослепительно белый шуршащий халат сиделки. Значит, он опять забылся! Хватит! Надо все припомнить. Спросит господин Вилорис, спросит русская криминальная полиция, что сказать? Неужели так-таки никого не удалось разглядеть?

Нет, было темно… Тео устал напрягать память. Это, оказывается, очень трудно — вспоминать. Куда легче закрыть глаза и мысленно продолжать начатое письмо. Письмо, оставшееся на столике в каюте.

«Да, мама, в нашем роду все брали невест из соседних деревень. Только дедушка привез жену из Штирии, и новость грянула как гром в чистом небе. Ты рассказывала, как возмутились все Райнеры и как смеялись над бабушкой Адельгондой. Сбегались к ней, как в зоологическом саду к редкому зверю в клетке. Ну, теперь другое время!

Валя — самая лучшая девушка на свете! Я ни за что не откажусь от нее, ни за что! Райнеры никого не боялись, ты сама учила меня!..»

Странно, Тео еще не взял перо, не прикоснулся острием пера к бумаге, а строка растет, слова возникают и бегут вперед, будто цепочка альпинистов по горной тропе. По узкой горной тропе… Все дальше, дальше над облаками, по зубчатому хребту, где зажигаются костры…