Корвет «Бриль»

«Матильда Гейст» спешит уйти из порта. Капитан Вальдо хочет поскорее отчалить, его безразличие к судьбе Райнера слишком ясное. Безразличие, за которым угадывается враждебность… А Райнер все еще не заговорил… «Матильда» кончит погрузку и послезавтра уйдет отсюда.

Правда нужна раньше.

Что ж, надо связаться с капитаном Соколовым. Пусть знает, что Вилорис, возможно, разведчик. Пусть и Зорин, следователь милиции, намотает себе на ус.

Следствие ведет милиция. К пограничникам никаких претензий быть не может. Строго говоря, не их дело раскрывать уголовные преступления. Все, что можно, — сделано. Даже сверх положенного.

И все-таки Чаушеву не сидится в кабинете. Очутиться в тупике, обречь себя на ожидание — несносно! Сбросив шинель на кресло, он выходит в приемную.

Лейтенант Мячин встает.

— Устали? — спрашивает Чаушев.

На часах двенадцать минут шестого. Значит, через сорок восемь минут Мячин сдаст дежурство. Нет, он не устал. Вообще, по мнению Мячина, сон не должен отнимать треть жизни человека. Эдисон, например, спал всего четыре часа в сутки. Мячин тренирует себя. Он спит шесть часов. Разумеется, Чаушеву известно об этом достижении.

— Разрешите нескромный вопрос, вы знакомы с родителями Вали Печерниковой?

Мячин розовеет от смущения.

— Немного, товарищ подполковник, — выдавливает он. — Был у них как-то…

— А потом обиделись и перестали бывать, — улыбается Чаушев. — Гордо очистили территорию.

Мячин пожимает плечами.

— Ох, молодежь пошла! — произносит Чаушев полушутливо. — До чего вы бережете себя, голубчики! До чего страхуете себя от всяких треволнений! Нет, чтобы бороться за свою любовь. И помучиться, если надо… Сколько метров готовы бежать за дамой сердца? Пятьдесят, сто? Не больше, наверно! Ну, ладно, речь не о том… В вашем возрасте это не последнее увлечение. Но дружеское чувство куда делось? Тоже сгорело, самолюбием съедено?

Мячин слушает, опустив голову. Куда клонит подполковник?

— Кому удобнее навестить Печерниковых, мне или вам? Мне представляется — вам!

— Ясно, — откликается Мячин.

— Постойте! Это не приказ, и по службе вы не обязаны. Но я на вашем месте… Говорят, матроса ранили из-за Вали. За Райнером врачи ухаживают, а вот Валя… Может быть, и она нуждается в помощи, а?

— В помощи?

Лицо Мячина выражает недоумение. Неужели и Вале грозит опасность?

— Вы помните, я читал офицерам один документ, перевод с английского. Инструкция о работе среди нашей молодежи. Помните? На молодежь — особый упор. Стараться приманить, увезти за кордон, использовать для пропаганды. И вот вам пример — история с Колесовой. Допустим, теперь они нацелились на Печерникову. Ну, Райнер, похоже, не оправдал надежд, тут мы пока в потемках…

— Ясно, — повторил Мячин и решительно одернул гимнастерку. — Я схожу, товарищ подполковник.

— Еще раз говорю, это не приказ. Следователь, конечно, в контакте с этой семьей. Если вы в качестве сыщика туда явитесь — не надо, лучше не ходите! Хватит одного! Вы просто друг, желаете добра. Следователь — он задал все необходимые вопросы, но сердце человека шире уголовного кодекса. Вы поняли меня?

«Как будто понял, — сказал себе Чаушев, вернувшись в кабинет. — Он неплохой парень. Нетерпеливый, как многие нынче. Торопится сорвать плоды, а как растить дерево — невдомек ему. Пускай сходит. Его надо сталкивать с жизнью. Только бы не вообразил себя всевидящим сыщиком! Сердце у него есть — это главное. Когда-нибудь не будет ни пограничников, ни милиции. Кто же тогда будет разбирать разные «чепе»? Хорошие люди, люди, желающие добра, — они и будут вступаться».

За окном темнеет. Море из свинцового стало черным. На причале, на судах зажигаются огни. В горсточках света — бочки, уложенные штабелем, морщины брезента, струйки подъездных путей, стальная паутина подъемного крана. А там — кусок палубы, свернутый пожарный кран на стенке, якорная лебедка. Из сумерек в круг света, блеснув автоматами, входят двое часовых и один занимает пост у трапа.

Тишина, повседневная рутина томят Чаушева. Где тот фонарь, который мог бы разогнать все тени?

9

Наблюдение за «Матильдой Гейст» приказано усилить, и поэтому у ее трапа стоит сержант Геннадий Хохлов — самый зоркий враг нарушителей.

Это высокий, худощавый, жилистый парень. У него узкие, пристальные глаза. На подбородке, на скуластых, твердых щеках кустиками растет рыжеватая щетинка — юная, но колючая.

Свою славу Хохлов несет с неловкой стыдливостью, тем более что она многолика. Хохлов не только бдительнейший часовой, которому в Ленинской комнате посвящен отдельный стенд. Хохлов — чемпион округа по гребле на каноэ, то есть маленькой одновесельной остроносой лодочке. Длинноногие, брызжущие позолотой кубки молча свидетельствуют о том, как стремительно режет водную гладь каноэ Хохлова. Кроме того, он замечательный столяр. Шкаф, хранящий библиотечные книги, столик для радиолы в клубе, резная трибуна — все это подлинные шедевры.

Когда Хохлова хвалят, он не краснеет лишь потому, что смуглая его кожа, с детства выдубленная астраханским солнцем, прячет надоедливо жаркий прилив крови.