Корзина полная персиков в разгар Игры

Глеб в совершенно сокрушённом настроении брёл к своей гостинице под не прекращавшейся непогодой, покрывшей Петра Творенье непроницаемой кисеёй дождя. «Второй день льёт – не унимается, хлябь небесная…» Голова Охотина старалась работать в одном направлении: «Что мы имеем на сей день: вероятно, что его зовут Владимир, что блондин он средних лет и роста и комплекции с неприметным лицом. Он обладает незаурядными познаниями в Восточной мифологии, а также, разбирается в живописи: из всех картин, он «прихватил» самую ценную. Но, может быть, просто размер прельстил – незаметнее? Он имеет очевидную склонность к садизму, браваде, изощрениям. Возможно и к маниакальности. Психически он не устойчив и рано или поздно всплывёт на поверхность. Он не из тех, кто сможет уняться, уйти на дно. Только это и обнадёживает. Но какой ценой? Он уже порешил, как минимум, пятерых, а шестой чудом выжил… Слишком мало данных, чтобы поймать сейчас, слишком распространённое имя, да и внешность… Ещё есть слабая надежда на то, что отследим процесс обмена процентных бумаг, сумма солидная, или продажу картины, если взята она не для своей коллекции. Либо какая-то неожиданная случайность даст зацепку. В Свято-Даниловом должны же на кого-то выйти, кто может викарию питьё подал? А может архимандрит чего вспомнит, в доме судьи ещё чего найдут, или через знакомых выйдут? Иначе, увы – до следующего злодеяния». В последней телеграмме от Стефанова, поджидавшей его в «Астории», говорилось, чтобы он выудил всё возможное из корифея восточных культур, а также, что в Киеве и Москве производится отслеживание от специалистов в области ботаники до рядовых травников. «Ну и работёнка! Травников море на Руси. Любителей ботаники развелось! Так у нас времени и сил на мелкие кражи не останется». Мысль об убийце быстро терялась и возобладала более горькая о неправильности столичного общества, о том, что все эти людишки, возомнившие себя великими поэтами, литераторами, художниками и учёными, к тому же разбирающимися непременно в политике, не стоят и ломаного гроша, что его предки – честные солдаты много достойнее этих умников.

Утром у Глеба оставалось время погулять по столице, и он не преминул этим воспользоваться, тем паче, что погода на Неве выдалась в тот день на удивление сухая. Близ памятника Александру III на Знаменской стоял шарманщик, покручивая свой заветный ящичек на кожаной перевязи, перекинутой через плечо, украшенный бубенцами, и извлекал из него заунывно-гнусавые звуки, подпевая, время от времени, с явным немецким акцентом. Шарманщики-итальянцы зародили тут сам промысел, привезя однажды сей инструмент со своей Отчизны в Северную Пальмиру. Если шарманщики-итальянцы вкладывали умение и душу в пение, то немцы брали своё жалобностью, а их последователи-русские предпочитали привлекать публику, обезьянкой ли в платьице, попугаем ли. Иные нанимали уличных акробатов. Позже появились уличные барабанщики с полумеханизированным барабанами и тарелками и даже арфистки. Старательный щегол в клетке колченогого старика-шарманщика, вытягивающий свёрнутые билетики с предсказаниями судьбы, разжалобили Охотина. Глеб бросил монетку в шляпу шарманщика и зашагал дальше к набережной. На углу Глеб наткнулся на двух отнюдь не казённокоштного34 вида студентов, распивающих прямо на улице бутыль Абрау Дюрсо, несмотря на утреннюю свежесть воздуха. Оба почтительно подняли бокалы навстречу проходящему Охотину и пригласили его присоединиться:

– У нас сегодня праздник, сударь, уважьте!

– А что за праздник, позвольте вас спросить? Вроде как не Татьянин день35, – рассеянно поинтересовался Глеб.

– А мы и не в Москве. Вот, прознали, что недавно Сипягина36 не стало, вот и решили Абрашкой отметить, – немного смутившись от строгого взгляда Глеба.

– Человека убили, а вы, что же получается? Радуетесь этому? Вас радует, что есть в этой стране преступники, иль что кровь чья-то пролилась?

– Мы уважаем Вас, сударь, как пацифиста, но мы и рады слышать, что становится меньше и меньше палачей! – звонким голосом выдал более бойкий с крошечными усиками. Возможно Вы не знаете, кем был убитый?

– От чего же, читал и про убийство и знал о нём до того.

– Так, Вы, сударь, не поддерживаете наше мнение, что человек этот кровопийца народный?

– Нет, господа, никак не могу разделить ваше мнение, к вашему и моему сожалению.

– И за отважного Балмашева не выпьете?

– За убийцу пить? Ну это, уж позвольте, просто грех.

Студенты замялись, не зная что ответить и тут, почти молчавший до сих пор, и лишь поддакивающий очкарик, словно взбеленился:

– Лишь эксплуататоры, пьяницы и умалишённые могут считать грехом лишение жизни тирана, губящего массы! – взвивается в воздух его фальцет и разносится гулким эхом пустой улицы.

– Так стало быть, Вы, молодой человек, причисляете меня к одной из этих групп? Так, к какой именно, позвольте спросить? – усмехнулся Глеб.

– Судя по Вашему виду, сударь, к первой из них! – буквально взвизгнул хлипкий студентик.