Корзина полная персиков в разгар Игры

Через несколько дней состоялся очередной семейный сбор в доме старика Охотина по случаю дня ангела младшей его дочери. И всё проистекало, казалось бы тихо мирно и радостно, на этот раз. А главное, что обнадёжило Сергея, не пришла Настасья. «Можно было сохранить присутствие духа и собственного достоинства, а не опасаться прорыва чувств с неизбежным оскорблением брата. Но ночь, конечно же, предстояла бессонная даже и не встретив Её, ночь в источающем душу зове к Ней лишь от одной мысли о Ней. Ужаснее всего, что и описать эти чувства поэтически никак не удавалось ни в ходе такой ночи, ни после». Сергей боялся подобных ночей с зовом, исходящем из глубин подсознания. Не на шутку опасался сойти с ума, и стремился избегать даже мыслей о Настасье, не то что встречи. «От Лукавого все эти мысли и чувства, от Нечистого!» Неприход Настасьи, объяснённый мужем её недомоганием, был многими воспринят не иначе, как капризом гордячки и её нежеланием уважить ту, у которой мать всего лишь купеческая дочь. Но и это не омрачило ход застолья с многочисленными яствами, коим все отдавали должное. Общение членов семьи в тот тёплый весенний вечер в садике у генеральского особняка за столом под отцветающими яблонями, казалось бы, не предвещало бури. С ними рядом сидели Прохор Парфёнович и даже Гликерия Карповна, под присмотром которых вырастали дети и воспринимавшиеся детьми не иначе, как членами семьи. Закусив очередной стаканчик сливовой наливки маринованным груздем, Глеб коротко рассказал о своих малоприятных столичных впечатлениях, остановившись подробнее на двух студентах, распивающих шампанское поутру посреди города.

– Что делается с державою нашей, – мрачно констатировал, почёсывая бородищу, Гордей Евграфович.

– Дошла-а-а, – как всегда вторил командиру своему не совсем уже трезвый Прохор блеющим голосом.

– Да что же это на свете делается!– развела некогда пышными руками Капитолина Климентьевна.

– Ох, горе нам будет, – после всеобщей паузы прошамкала невнятно Гликерия, перекрестившись.

– Полноте, господа, Россия и не через такое проходила, – попытался подкинуть за стол оптимизма Сергей.

– А я б по рылу им обоим, студентам тем, – тихо добавил Пётр.

– Ты б за языком своим следил в обществе, – одёрнула его Варвара, которую меньше всего взволновал рассказ о студентах.

– Не в Обществе же, Настасья-то не пришла, – парировал Петя, – Остынь немного, сестричка.

– Молоды ещё, одумаются, – вставила своё виновница торжества.

– А что вы хотите, господа, – вальяжно откинувшись на стуле, не спеша, взял своё веское слово Борис, – общество расколото на полярные группировки и мирно им уже не жить. И за год до того министр просвещения России, Боголепов, был смертельно ранен террористом-тоже студентом. И уже тогда многие рьяно оправдывали убивца. Почему лучшая часть общества защищает даже убийц, казалось бы?

– А кто сказал, что они – лучшая его часть? – усмехнулся Глеб.

– Господи, опять вы, братья, о политике, – почти неслышно произнёс тихий хрупкий отрок Антон, – Можно бы и отложить.

– О политике, милый Антоша, на сей раз начал не я, а наш Глеб, – продолжил, как ни в чём не бывало, Боря, поглаживая гладко выскобленный подбородок с ямочкой, – Народ до сих пор не накормлен, столичная аристократия продолжает пировать, а пир-то, глядишь, во время подступающей чумы. Но они там не замечают этого, а скромных дарований глава державы, прошу простить за прямоту мою, не способен видеть опасность и шаткость положения. Лишь Конституция успокоит тех двух студентиков и сотни тысяч прочих, полностью разделяющих их мнение по всей Империи.

– Вы знаете, дорогие мои, а ведь брат наш прав, к сожалению, – вмешался Дмитрий с горящими глазами, – Поверьте моему слову, а я студент ещё: настроения в рядах почти всех студентов из разных сословий именно такое. В эти дни слышал от однокашников примерно те же речи о том самом убийстве. Да знаете, да я и сам бы сказал так же, хотя убийство и грех большой, – замялся юноша и опустил глаза.

– Одумайся, брат наш, – неожиданно зазвучал отрочески-тонкий ясный голос Антоши, – Что ты говоришь есть грех великий. Лишение жизни, Господом данной! Нет греха большего!

Все примолкли, а Борис не нашёл в себе сил встретится взглядом с младшим братом. Дмитрий попытался было вяло возразить ему, что мол, иначе никак нельзя бороться с несправедливостью в этом мире, но сам по-себе смолк и съёжился под наивным чистым взором Антона.