Корзина спелой вишни

И вдруг женщина вздохнула, глубоко, облегченно, и тут же раздался резкий, громкий крик. Это был уже не ее крик и не его мольба. А третий, непонятный, совсем новый…

Толкнув ногой дверцу кабины, выскочил вон — на холод, на ветер, на снег, на свежий, облегчающий воздух морозной ночи.

…Теперь их было трое: три живых, горячих, бьющихся сердца в этой заметенной снегом машине.

— Дай мне нож, — попросила женщина. Голос ее был слаб, но спокоен. Страдание уже покинуло ее.

Он не глядя протянул ей перочинный нож, предварительно раскрыв его.

— Облей водкой или одеколоном.

— Откуда у меня водка? А одеколон я ненавижу.

Тогда она быстро несколько раз облизнула лезвие языком.

— Девочка! — сказала она с тихой лаской и уже другим, озабоченным голосом обратилась к Мухтару:

— У тебя найдется во что ее завернуть? Надо бы что-то чистое.

Мухтар скинул пиджак, снял сорочку и майку. Женщина быстро и ловко запеленала младенца и протянула его Мухтару:

— Подержи.

Ребенок беспрерывно кричал, то ли от радости, что родился, то ли от горечи, что ему пришлось сделать такой большой отчаянный шаг из своего тихого мира в неизвестность.

Мухтар осторожно, задержав дыхание, принял этот кричащий комок и прижал его к своей голой груди. Личико ребенка прикоснулось к его телу, и он почувствовал, как сладкое, благодатное тепло входит в него вместе с нежностью. Как будто это не он должен был защитить ребенка от метели, мороза и всех жизненных бед, а, наоборот, ребенок защищал его от холода жизни. Нежнее и теплее этого чувства он не испытывал в жизни ничего.

— Она дышит?

— Дышит. Да еще как.

— А как?

— Хорошо дышит.

Девочка умолкала под надежной и теплой полой его пиджака, надетого на голое тело.

Женщина, уставшая и измученная, тоже уснула под теплой шубой Мухтара.

А он не спал. Он берег их сон. Первый раз в жизни он берег чей-то сон, и, оказывается, это было так приятно.

Глядя на спящую девочку, он думал о своей сестренке, которую ни разу не видел. Ей, должно быть, уже пять лет. Он старался представить ее себе и не мог. Только чувствовал, как от личика этой чужой девочки словно бы ручьями вливалась в него нежность.

Почему он сбежал из дому? За что обидел мать? Ну какая беда в том, что она решилась родить ребенка, когда ему было уже семнадцать?

…Однажды Мухтар, как всегда, возвращался из школы. Стояла поздняя осень, темнело рано. Подходя к воротам, он услышал голос матери.

— Не знаю, не знаю… С одной стороны, я и рада, что Мухтар не будет одинок. Ведь родители не вечны. А с другой, как-то стыдно перед ним, ведь уже взрослый, все понимает.

— Вот и хорошо, что понимает, — возразил второй голос, и Мухтар узнал соседку Хадимат. — Посмотришь, еще как обрадуется.

Мухтар сначала не понял смысла этих слов. А когда понял, они прошли по нему, как удар кнута. Лицо его вспыхнуло. Сердце заколотилось. Злость на родителей душила его. «Сестра или брат. Нужны они мне, как женщине борода».

Он забросил портфель во двор и ушел из аула, не зная куда. Чем дальше он шел, тем больше вырастала в нем змея злобы, разливая яд по всему телу, грозя задушить его сердце.

Домой он вернулся только на рассвете и еще издали увидел мать, стоявшую на крыльце. Она ждала его. При виде матери у Мухтара заныло сердце, что-то вроде раскаяния проснулось в нем. Но когда он скользнул взглядом по ее круглой, расплывшейся фигуре, в нем снова вспыхнула злоба.

Увидев сына, мать заплакала. «Разве можно так зло шутить с материнским сердцем», — только и сказала она.

Но даже ее слезы не тронули Мухтара. Наоборот, они еще больше ожесточили его. Испытывая какое-то сладкое злорадство от своей жестокости, он отвернулся и молча закрылся в своей комнате.

Утром Мухтар не пошел в школу. Из окна с презрением и почти ненавистью он наблюдал за матерью. Вот, с трудом согнувшись, она подметает крыльцо. Вот, прижав к животу таз с бельем, проходит по двору. Вот, широко расставив ноги, которые сейчас кажутся Мухтару короткими и неприлично толстыми, стоит посреди двора, ссыпая корм курам. Вот, взяв ведро, выходит на улицу.

«Хоть бы уж никуда не ходила, — думает Мухтар. И вдруг его пронзает страшная мысль: ведь ребята, его одноклассники, тоже видят ее такой. Какой позор!»

Сегодня он не пошел в школу просто из чувства протеста, чтобы досадить родителям. Но теперь он понял, что не пойдет в школу никогда.

Зашел отец. Сурово взглянул на Мухтара.

— Что с тобой происходит?

Молчание.

— Где ты был вчера?

Молчание.

— Почему не в школе?

— Я не пойду больше в школу, — наконец проговорил Мухтар дрожащим голосом. — Там надо мной смеются.

И хотя никто пока не смеялся над ним, ему казалось, что он говорит чистую правду.

— Смеются? — нахмурился отец. — Кто смеется и почему? Ты что, струсил в бою? Или тебя поймали, когда ты сунул руку в чужой карман? Отвечай! Не-го-дяй! — Это слово отец произнес раздельно, отчетливо, сквозь зубы, словно дал сыну пощечину.

У Мухтара запрыгали губы от унижения, от обиды, от жалости к себе.

— Все равно уйду, — пролепетал он.

— Иди! — Отец сделал жест по направлению к двери. — Подумаешь, без него не взойдет солнце и не наступит день.