Корзина спелой вишни

— Вуя, вуя, — оглядываясь, кричала издали Мучминат, удивленная таким поворотом дела. — Никогда бы не думала, что ты можешь так кричать. Вот тебе и тихоня.

— И кошка превратится в тигра, если ее дразнить, — надрывалась Хандулай. — Ишь ты, моя одежда ей не понравилась…

С тех пор женщины еще больше сторонились Хандулай. Так бы она, наверное, и постарела, вдали от людей, от их зла и добра, от их участия и пересудов. Так бы, наверное, посудачив, люди в конце концов забыли о ней, погруженные в свои заботы, если бы не любовная история, которая всколыхнула аул и снова сделала Хандулай притчей во языцех.

Началась эта история, как часто бывает, с пустяка.

Хандулай возвращалась с мельницы. Впереди нее тащился ее осел, необыкновенно красивый для своей ослиной породы. Был он черный, гладкий и такой высокий, что в стаде поднимался надо всеми на целый вершок. В то время ослы в горах ценились дороже лошадей. Были они выносливее и нужнее на крутых и узких тропинках, где лошади подчас не пройти. Если обыкновенный осел таскал на своей спине по мешку муки, то осел Хандулай запросто носил по два.

И в тот роковой для Хандулай день на ее осле было два мешка. Он спокойно и неторопливо шел по тропинке, залитой закатным солнцем. И вдруг осел вздрогнул. Уши его навострились. Он почуял приближение ослихи. Хандулай тоже беспокойно подняла голову и увидела, что из-за поворота скалы навстречу им показалась ослиха с большими корзинами, перекинутыми через спину, и маленький человек за ней.

Хандулай, зная нрав своего осла, сейчас же взяла в руки уздечку. Но что для осла уздечка, если он неудержимо стремится к ослихе? Осел рванулся, однако и Хандулай не выпустила из рук уздечки. Осел оказался рядом с ослихой. Маленький человек забегал вокруг, пытаясь стащить с ее спины корзинки, сквозь прутья которых видна была балхарская глиняная посуда. Еще рывок, и Хандулай была отброшена ослом. Хорошо еще, что не в пропасть, а к подножию склона. Очнулась она от страшного грохота и в первую минуту решила, что скала падает на нее. Но то была не скала, а глиняная посуда балхарца. Все эти кувшины и тарелки катились по склону, оставляя только черепки.

Вечером у очага в доме Хандулай сидел убитый горем балхарец. Было тут отчего печалиться. Больше трех месяцев лепил он эту посуду, выжигая ее на огне, вез через горы и долины на рынок, надеясь выручить хоть немного денег. Что он теперь ответит своим аульчанам, когда те спросят: «Ну как, повезло ли тебе, удачно наторговал?»

Нечего ему на это ответить и спросить не с кого. Виновата ли бедная вдова, что она именно сегодня в этот час возвращалась с мельницы? Конечно, она могла бы сделать это днем раньше или днем позже. Но если на то пошло, то и он с таким же успехом мог появиться на этой узкой тропинке завтра или вчера.

Хандулай, хоть она тоже пострадала от ушиба, накормила нежданного гостя и, когда он сказал «Алхамдуллах», подошла к нему и дотронулась до его руки:

— Дорогой брат, гость мой, — сказала она. — Никто не уйдет от своей судьбы. Видно, тебе не суждено было продать эту посуду. Так зачем расстраиваться? Могло быть и хуже.

— Эх, что могло быть хуже этого, — ответил балхарец.

— Ой, побойся аллаха. Разве это горе — потерять вещи. Да эту посуду можно опять слепить. А вот если бы ты поскользнулся и упал в пропасть…

— Пожалуй, ты права, — задумался балхарец. — О аллах, отводи от меня горе другими тропами.

— Дорогой гость, я одинокая женщина. Ты меня не обделишь, если возьмешь эту мерку бобовой муки, чтобы не совсем пустым прийти домой.

— Неужели ты одна содержишь все в таком порядке? И дом добротный, и скот во дворе гладкий, — удивился балхарец.

— Вот так и содержу. Сама пашу, сама сею, а то кому же? — вздохнула Хандулай.

— Да, одинокая женщина, какой бы ни была сильной, все равно что орел с подбитым крылом. Но ведь ты можешь выйти замуж. Любой на тебе женится.

— Не знаю, не знаю. Все пшеничные слова на деле оказываются соломенными. Возьми мерку бобов и ступай домой.

Но балхарец не ушел. В эту ночь Хандулай и Магомед — так звали балхарца — спали в одной постели.

Наутро Хандулай, спустившаяся доить корову, долго и нежно гладила своего любимого осла, который стал теперь еще более любимым, потому что помог ей найти мужа.

А в полдень, когда уставшие от работы женщины расстелили на траве палас и разложили на нем еду, можно было подслушать такой разговор:

— Слыхали, поймала бедного балхарца!

— Этого можно было ожидать. Только балхарец, который любит пестроту да яркость, и должен был попасться в ее силки.

— А что имеет балхарец? Только глину да печь. А тут из ада да в рай, словно к аллаху за пазуху.

— Женщины, попросите Хандулай, пусть она мне хоть на время уступит своего ишака! А то вот уже десять лет вдовствую, и нет на меня никакого балхарца.

…Так шли дни в легких, затихающих пересудах, пока однажды не случилось новое событие. И опять Хандулай стала жвачкой для всех длинноязыких.