Корзина спелой вишни

День и ночь теперь Хандулай пропадала в доме сироты, чем опять привлекла внимание аула, удивляя людей, привыкших считать ее черствой, равнодушной к чужому горю. Но, как говорится, беда не приходит одна. Слегла мать мальчика. Она и прежде кашляла. А теперь неожиданная гибель мужа так повлияла на нее, что у молодой женщины развилась скоротечная чахотка. Хандулай до последнего часа не отходила от ее постели, подносила лекарства, меняла белье.

Не прошло и трех месяцев, как ее похоронили рядом с мужем.

Что было с Хандулай, когда она увидела ребенка, плачущего между двумя свежими могилами? Она тоже упала между могилами и крикнула: «Это я, я во всем виновата. Накажите меня. Убейте меня!» Эти слова Хандулай были поняты так, что ей пришлось дважды ездить в район и давать объяснения милиции. Конечно, узнав истинную причину ее горя, в милиции только развели руками. Но от этого ей не стало легче, и она по-прежнему считала себя виноватой.

Рашида, сына погибшего председателя, Хандулай решила взять к себе. И с этого дня началась настоящая жизнь. Она словно помолодела на двадцать лет. Мальчишеский визг, который прежде ее только раздражал, теперь бальзамом лился на сердце. Ее мертвый дом наполнился смехом, а жизнь — смыслом. Куда девалась ее замкнутость! Теперь, равная среди равных, она у родника то и дело хвалилась женщинам: «Мой сын такой смекалистый. Вчера вхожу во двор и вижу: он с обеих сторон забивает двери хлева мешковиной, а внутрь прокладывает солому, чтобы зимой теленок не замерз».

Уже и соседки стали заходить к ней в дом и звать ее к себе, уже прежнее недоверие сменилось уважением, которое особенно усилилось оттого, что Хандулай добросовестнее всех работала в колхозе и подавала другим пример. Она и прежде не слыла ленивой, но ведь раньше она работала на себя, и потому ее старательность да хозяйственность расценивались как жадность. Теперь же ее трудолюбие оценили и, подумать только, даже выбрали бригадиром. И она лучше всех справлялась с этим делом, умея влиять на женщин и своим примером, и словом.

Старела Хандулай, подрастал Рашид. Пора было уже подумывать о свадьбе, как вдруг из-за гор докатилась до аула горькая весть о новой войне.

Рашид в числе первых пошел в военкомат, и снова помертвел ее дом. А вскоре она получила похоронку. Но никто не слышал ее причитаний. «На то и война! — только и сказала она. — Если наши сыновья не будут умирать за родину, значит, они отдадут ее врагу».

А когда похоронки стали приходить почти каждый день и горе матерей казалось неизбывным, Хандулай вдруг решилась на отчаянный шаг, вспомнив о том, что люди приписывали ей уменье наговора.

Ночью, собрав свою женскую бригаду, она привела ее на самую высокую вершину и приказала всем распустить волосы и поднять кверху руки. От женщин требовалось только одно — хором повторять «Аминь».

— О аллах, — запричитала Хандулай, — мы пришли сюда, чтобы просить тебя от имени всех матерей: пусть Гитлера, зачинщика войны, постигнет страшная кара. Пусть он умрет от тысячи укусов тысячи змей. Аминь!

— Аминь! — хором повторили женщины.

— Пусть самым беспечальным днем в его жизни, — продолжала Хандулай, — будет такой, какой был у меня, когда я получила известие о гибели моего сына Рашида. Аминь!

— Аминь! — как эхо, откликнулись женщины.

— Пусть все пули попадут в него! Пусть кровь убитых затопит его! Пусть земля под ним сгорит дотла, чтобы никогда под ней не выросла трава! Пусть птицы облетают эту землю стороной. Пусть не будет там ни солнца, ни дождя! Пусть небо над этой землей станет деревянным! Аминь!

— Аминь, аминь, аминь!

Всю ночь женщины слали проклятия Гитлеру и домой вернулись только с рассветом. Но хотя Хандулай строго-настрого запретила рассказывать об этом, чьи-то губы не удержали тайны. Кто-то под страшным секретом шепнул кому-то, а тот — другому, другой — третьему. И наутро о ночном происшествии знали даже в районе. И Хандулай пришлось два с половиной часа просидеть в кабинете председателя сельсовета, где две женщины — и председатель, и секретарь парторганизации — в два голоса стыдили ее: «Вместо того чтобы тратить время на глупости, лучше бы связали носки для солдат. По крайней мере, помощь фронту».

Хандулай в душе не могла согласиться с ними и даже вообще не поняла, почему нельзя проклинать такого ненавистного врага, как Гитлер, но она промолчала и, собрав бригаду, велела всем вязать носки и варежки для солдат.

Но и война постепенно отступила. Пришли мирные дни. И Хандулай, которой казалось, что теперь уж она никогда не раскроет рта, чтобы проклинать людей, однажды все-таки не выдержала.

У нее была корова. И эта корова давала очень много молока. Молоко и масло Хандулай раздавала сиротам. Сначала, когда Рашид был на фронте, она делала это для того, чтобы отвести от него беду. Потом, когда он погиб, чтобы его душа, которая, по ее мнению, каждую ночь прилетала в аул, не осталась голодной. И вот эта корова однажды не вернулась из стада. Двое суток пастух искал ее в горах, а на третьи привел во двор Хандулай свою корову.