Корзина спелой вишни

— Мы и сами виноваты, — слышался голос мамы. — Вечно ругаем ее, называем ненормальной. Ясно, что за нами и люди это повторяют. А что она такого сделала? Только что нетерпеливая да душа нараспашку. Но и отец ее был таким же. Она вся в отца.

— Выходим на крышу ругать ее, — соглашалась бабушка. — А другие матери, что́, не злятся на своих дочерей? Но при людях они у них и умницы, и труженицы… можно подумать, что их ум светит, как солнце. С завтрашнего дня будем с ней обращаться как со взрослой. И лучшая еда — ей, и наряжать будем назло завистникам. Как-никак старшая дочь. Другие бы матери… Нет у нас хитрости, — вздохнула бабушка. — У меня немного денег скоплено. Берегла на свои похороны. Так ты возьми оттуда тысячу рублей, купи ей красный атлас на платье. А еще купи белое гурмендо и туфли.

Как приятно мне было слышать эти слова. Ведь я всегда считала, что меня в семье любят меньше, чем сестер.

Эту историю я и вспомнила сейчас, встретившись с Жамилат. Конечно, в тот день она пришла к нам не с добром. Но, быть может, это был единственный случай в ее жизни, когда ее длинный язык сослужил кому-то добрую службу, конечно, вопреки намерениям. Так уж подчас распоряжается жизнь: зло оборачивается добром, а добро — злом…

Туку наконец не выдержал нашего затянувшегося молчания.

— Ну, что, дочка, пойдем еще пройдемся? Я не хочу откладывать до другого раза. Ведь и я гость на этой земле. А все гости рано или поздно уходят.

— Зачем, Туку-даци, ты ранишь мое сердце?

— А ты не думай об этом. Пойдем.

Он, как маленькую, взял меня за руку и повел. Мы шли долго — по обвалам, по скалам, по холмам. Вот и показался маленький аул между стенами скал. Под горячими и яркими лучами солнца он сверкал, как хрустальный ларец. Это крыши домов, покрытые белым цинковым железом, так вспыхивали на солнце.

Солнце уже тянулось к горам, и все вокруг дышало грустью уходящего дня. Предвечерние звуки были так осязаемы. Они падали на плечи, волосы, щеки, как снег или осенние листья. Я словно видела их, эти звуки. Они притаились в чашечках колокольчиков, в расселинах скал, в пыли тропинок, что, скрещиваясь и расходясь, разбегались на горе. Они плавали в воде родников и растворялись в росе. Они были полны приглушенного шума рек, эха гор, стука копыт, клекота орлов…

Наутро с первым проблеском рассвета мы сели в машину.

Еще рассвет был совсем юным. Еще он не созрел в утро, а мы уже были так далеко от моего аула.

Спуски, подъемы, повороты, нескончаемая петля дороги…

Чем больше удлинялось расстояние между нами и аулом, тем сильнее охватывала меня какая-то неясная тревога. Неотступно думалось о редакционных делах, о текущем номере. Обычно каждый номер журнала выходил у нас с острым материалом, сделанным нашей неутомимой Абидат. А теперь — что? И зачем только было посылать ее в командировку к этому многоженцу?..

В Махачкалу мы вернулись затемно. Мои мужчины встретили меня радостными воплями. Но, странно — ощущение легкости и молодости, которое было у меня в горах, мгновенно улетучилось. Смутное беспокойство камнем лежало на сердце. В уюте своей городской квартиры я вдруг почувствовала себя бесконечно одинокой.

А ведь у меня большая семья. Правда, мы редко собираемся вместе, а еще реже делимся впечатлениями, читаем, смеемся вместе. Утром, наспех проглотив еду, разбегаемся в разные стороны. Муж — на службу, я — тоже. Дети — в школу.

Вечерами то выступление перед читателями — это у меня, то партсобрание — это у мужа, то спортсекция — это у сыновей.

Но выпадают, правда, редко, и такие вечера, когда все свободны и все — дома. Тогда, повязав фартук, я упоенно вожусь на кухне. Хочется порадовать моих мужчин, приготовить вкусный ужин, красиво накрыть стол. Посидеть по-человечески… От избытка хорошего настроения напеваю.

В такие вечера мне даже нравятся обязанности хозяйки: в самом слове «хозяйка» ощущаешь уют и тепло. Ну, конечно, думаю, — мужское ли это дело — чистить картошку, печь пироги, готовить хинкал… «Хорошая жена — это порядок в доме», — любит повторять мой муж. Он прав. Но почему-то его правота застревает в моем горле колючим комом обиды.

В этот вечер я старалась не думать об этом. Я хотела сделать все как надо, тем более что все мои четыре сына были дома. Но не успела и чиркнуть спичкой, чтобы зажечь газ, как в дверях кухни возник муж.

— Дорогая, — сказал он возбужденно, — ты не копайся там с ужином, ведь сегодня хоккей.

Хоккей! От моего благодушия не осталось и следа. Если бы вы только знали, как ненавистен мне этот хоккей с футболом в придачу! Подумать только, какая сила таится в одном и том же слове, одних приводя в восторг, других в ярость.

— Ты же видишь, только что вошла, — закипела я.

Но из-за спины отца уже выглядывали мои сыновья.

— Мама, неужели нельзя побыстрей? Ты вечно зовешь есть в самом интересном месте!

Жарю, варю, кипячу. Кое-как накрываю на стол.