Корзина спелой вишни

И столько непонятной печали было во всем облике девушки, так не вязалась эта печаль с общим весельем, что Эфенди охватила жалость к ней. Каждый раз, когда в танце она вскидывала и опускала руки, ему казалось, что эти руки умоляют его о чем-то. Невольно он вспомнил и те, которые столь недавно он сравнивал с солнечными лучами, ради которых и оказался здесь: их самоуверенность рядом с беззащитной слабостью этих незнакомых рук показалась ему сейчас оскорбительной и грубой.

Между тем танец кончился, и девушка вернулась на то же место. Но две подруги снова подошли к ней и, обняв с двух сторон, увели в сад.

Все ближе подходили они к тому дереву, где стоял Эфенди. Он уже слышал их девичьи чистые голоса и различал слова:

— Лейла, отчего ты такая печальная? Ведь жених твой — красавец, все завидуют тебе.

— Скорее брошусь в реку, чем пойду за него, — отвечала та, которую назвали Лейлой. И голос ее, полный отчаянья, растворился в теплом вечернем воздухе.

— Не говори так. Полюбишь потом. Нельзя перечить отцу, — уговаривал первый голос.

— Никогда! Вот кольцо, что он надел мне сегодня…

И Эфенди услышал звон кольца, ударившегося о ствол дерева.

— Что ты делаешь? Отец же убьет тебя! — ахнула подруга.

И Эфенди словно кто-то подстегнул.

Он спрыгнул с коня и подошел к девушкам. Испуганный вскрик — и две подруги отшатнулись. Их лица, как две луны белели между деревьями. Только грустная Лейла стояла на том же месте. Эфенди осторожно подхватил ее и вскочил на коня.

Сразу же оборвалась музыка. Крики, цокот копыт, выстрелы… И тут впервые Эфенди по-настоящему оценил своего коня. Молния, достойный своего небесного имени, летел, рассекая воздух и почти не касаясь земли. Выстрелы, крики, цокот копыт. Эфенди почувствовал, как что-то горячее прошло по телу. Молния на миг остановился, но, убедившись, что хозяин в седле, взвился и, бешеным прыжком взяв обрыв, влетел в лес. Выстрелы и голоса заглохли.

Эфенди остановил коня и с трудом, качаясь от слабости, слез с него. Выглянула луна. И при ее голубоватом свете он с ужасом увидел, что платье Лейлы в крови.

— Ты ранена? — вскрикнул он, снимая ее с седла.

Лейла, широко раскрыв черные глаза, в которых застыл ужас, прижалась к коню, словно ища в нем защиты.

— Не бойся, я хотел только спасти тебя, Лейла, — проговорил юноша, с удовольствием произнося ее мягкое имя.

— Откуда ты меня знаешь? — подала голос девушка, и Эфенди показалось, что ее глаза сменили черный цвет на голубой.

Эфенди хотел ответить ей, но почему-то все закачалось перед ним: и лес, и конь, и широкие густые кроны деревьев, и Лейла… Последнее, что он услышал, было беспокойное ржанье коня.

Очнулся он от прохладного прикосновения.

Он попытался приподнять голову, но она была словно чугунная. Пошевелился, но острая боль в боку остановила его. Попытался крикнуть, но сухие губы не издали ни звука. А вокруг только ветки и ветки…

— Ты проснулся? — услышал он радостный голос. И незнакомое девичье лицо склонилось над ним. В косах застряли травинки и листья.

— Кто ты? — шепотом спросил Эфенди.

— Я Лейла, — ответила она и приблизила флягу к его губам. Он пил жадно, большими глотками, захлебываясь водой, чувствуя, как прохладная струя стекает по шее за ворот рубашки.

Вдруг тревожная мысль зародилась в нем.

— Где конь? — спросил он, пытаясь вскочить.

— Пасется на траве, — успокоила его девушка и кончиком тастара вытерла его влажный лоб.

Эфенди устало закрыл глаза и снова уснул.

Он не знал, что они уже третий день в лесу, что Лейла нашла родничок и промыла рану и, с трудом остановив кровь, перевязала подорожником. Не слышал, как она поднимала его на коня и отводила коня глубже в лес, чтобы их не могли найти по следу крови. Не знал, как страшно ей было, когда он трое суток не приходил в себя. И как, продрогнув от ночной сырости, до смерти напуганная, она прижалась к нему, согреваясь его теплом и переливая в него свое. Возможно, потому он и остался жив.

— Кто ты?

— Я Лейла.

— Где мы?

— В лесу.

— Откуда ты?

— Из Мцеты.

— Вернись домой.

— А ты?

— Я умру.

— Нет! Нет!

— Не уходи!

— Я вернусь.

И шорох травы под ее легкими шагами замер, растворился в воздухе леса, а Эфенди снова впал в забытье. Ему казалось, что прошла целая вечность. Много раз он опускал веки — и наступала ночь. Поднимал веки — и наступало утро. Плач филина и раннее щебетанье птиц — все перемешалось в нем.

Его разбудила песня, нежно и тонко звучавшая в его сне: словно паучок протягивал в воздухе свою дрожащую, тончайшую нить. Эфенди открыл глаза. Первое, что он увидел, был куст орешника напротив его глаз. И так ярко сверкал на солнце этот куст, мокрый от росы, так нежно лилась эта простая песенка, стекая с изумрудных листьев, словно и куст и песня были одно целое, — что Эфенди вдруг почувствовал себя совершенно здоровым. И даже удивился, почему это он проспал солнце.

Вдруг куст шевельнулся, и перед Эфенди возникла девушка в зеленом бархатном платье, которое переливаясь на солнце, казалось живой зеленью леса.

— Лейла, — вскрикнул он, сразу все вспомнив, и протянул к ней руки.