Корзно

Оборачиваюсь посмотреть. Какая-то дура, с совершенно залитой кровью мордой стоит на коленях и удивлённо смотрит на нож в своих руках. Я и говорю - дура. Ножиком панцирь в моём кафтане не пробить.

Ну я и врезал. Кулаком наотмашь. Она через плечо перевернулась, отлетела. Мордой в землю, но нож не выпускает. Пришлось вставать, подходить к ней. Снова - "огрызок" в руку, упасть на колено, воткнуть под лопатку.

Ребята пропустили, не дорезали. Уж больно она вся в кровищи, будто мёртвая. Но - упущение. Живых врагов за спиной оставлять нельзя.

Оборачиваюсь к "додоле". Она глаз от моего клинка не сводит - с него, теперь с правого, кровь капает. Пялится неотрывно и отступает от меня. Потом взвизгнула и бегом к валу. Не к напольной части, откуда мы с Суханом залезали, не в верхний конец, где мои гридни стоят, толпу пинают, а посредине. Вскочила наверх на четвереньках, выпрямилась во весь рост, мявкнула чего-то и... прыг туда.

Я - следом. Вскарабкался. Мда...

Мы-то залезали через промоину в ровном борте долины. А здесь - мыс. Обрыв... метров десять-двенадцать. Вот там, внизу, на осыпи серой глины лежит фигурка. Подростковая, зеленью перевитая.

Мечтала девочка стать женой Перуна. За ради такой мечты смерть приняла. Хоть умерла с надеждой. На посмертное замужество. А так-то... мы все умрём.

"Так лучше, чем от водки и от простуд".

Я пришёл, и она самоубилась. Не ново: папандопуло - смертелен для окружающих. А не пришёл бы - её бы задушили. И - в горшок, как того мальчонку.

Потом, в 2013 г. в РИ, сюда придут археологи. Найдут ряд округлых ям. Для двух содержимое будет идентифицировано: битая лепная керамика, скрюченные трупики. В одной - мальчик без верхней части черепа, в другой - девочка-подросток. В ожерелье рыбные позвонки сохранятся лучше, чем синие бусы - только одна останется.

- Вот, господине, язык. Вроде.

Охрим притащил за шиворот и толкнул мне к ногам мужичка.

- Подыми.

Что за манера укладывать собеседника мордой в землю? Как я могу понять правду ли он говорит - по его заднице? - Нет, можно и по заднице, но хоть бы без армяка.

Стоп. Забавно. Мы перебили почти всех мужчин на капище. Осталось трое. Древний старик, хромой и этот.

Все были в белом. Пока кровью поливать не начали. В белых рубахах, в белых штанах. Обычная домотканина, застиранная до белизны. А этот в армяке и крашенной рубахе. Тоже застирана, но оттенок другой. И морда... Не "средиземноморская" как у остальных.

- Я - Воевода Всеволжский по прозванию "Зверь Лютый". Будешь врать - в горшок засуну как того мальчонку.

Оп-па. Охрим за волосы вздёргивает голову мужичка, и я вижу гайтан на шее.

- Так ты ещё и христианин?! В бесовском месте, в сатанинском обряде?!

Я снова вытягиваю "огрызок" из-за плеча. Мужичок в панике начинает лепетать:

- Нее-не-не! Не надо меня! Меня нельзя! Я по приказу! По воле пославшего меня!

- И кто ж тебя на бесовщину послал?

- Эта... господин мой... окольничий! Рагуил Добрынич!

Ребята увязывают и перевязывают полон, умывают водой из корчаг. Некоторые отворачиваются, рвутся - их бьют. Но уже не рубят - палаши убраны, на каждый дёрг не натаскаешься. Пленные затихают. Слишком сильные переживания. Кто-то ещё воет, дети тихонько плачут, но становится тише - ступор после потрясения. Остановившиеся, полные ужаса, невидящие глаза. Охрим отправляет часть бойцов за конями: вернуться по дороге наверх и подъехать со стороны степи.

Успевает рассказать о той "нимфе", с которой всё началось. Она не местная - из недавно пришедшего киевского полона. Пригнали, выдали замуж. Сегодня первый раз попала на "обряд призывания дождя". Когда жрец задушил мальчишку - ей стало дурно. Отвели в сторону проблеваться за валом. Оттуда она увидела как ребёнку спиливают верхушку черепа. Не вынесла зрелища и пошла. Куда глаза глядят. Топиться. А тут - чисто рояль в кустах - "Зверь Лютый" мимо скачет, по сторонам любопытствует.

Я оглядывал замусоренную площадку святилища. Больше двух десятков трупов. Лужи крови. Отрубленные головы и руки. Три пальца отдельно рядком. Тонкие. Женские или детские. Схватил лезвие сдуру. Или - схватила. Сами тела после рубленных-резаных-колотых ран... непрезентабельны.

Переключаю внимание на "языка".

Тот понял, что вот прямо сразу его убивать-резать не будут, принялся излагать где-то даже связно.

Тиун, сам полукровка, отец из киевлян. Служит местному окольничему.

Я уже говорил: бояре бывают местные, земские и княжьи, служилые. Разделение не жёсткое: одни в других переходят, а более всего стремятся совместить и вотчину, и службу. Князья постоянно набирают земских в службу и дают служилым вотчины. "Круговорот бояр в природе". Есть относительно устоявшиеся традиции: кто какие должности должен занимать. Посадник, тысяцкий, сотские, кончанские - земские. Конюший, стольник, спальник, ключник - княжие.

Первые - принадлежность города. Курский тысяцкий, например.

Вторые - князя. Стольник князя Всеволода Святославича. Поскольку князья с удела на удел переходят, то стольнику вотчина... или князя, или владение придётся бросать.