Косьбище

– Слышь, мужик, тебя Суханом звать? Давай за знакомство.

– Он не пьёт.

– Тю. У нас и кувшинка пьёт. А то — на что ей кувшин? А ты, боярыч? Давай и ты с нами. Не по обычаю — ты ещё малолетка. Ну да так и быть. Давай, малёк, как большой. С взрослыми мужами вровень сидеть — тебе честь редкая. Ну, давай. Не чинись. Или не уважаешь?!

Так. Не люблю. Не люблю, когда вот так подначивают, будто силком заливают. Я, конечно, русскую народную помню: «Если не курит и не пьёт — или больной, или засланный. Или от ихних, или от наших». Но мне, милок, твоё уважение… А от этой дурости… Я же попаданец, у меня и другая жизнь была. А в той жизни от таких приколов меня сходу вылечили. На первой же посиделке «на северах».

Я туда первый раз попал не с вахтой — сам добирался. Явился, в казарме устроился, соседи гуляют — меня зовут: «Как оно там, на большой земле?». Ну, сказки сказывать — я мастер. Только не наливает мне никто. Могу и сам, но за чужим столом хозяйничать… А они выпили и дальше слушать смотрят. Тут я несколько и взпздн… Есть в русском языке такое единственное слово, которое с шести подряд согласных начинается. Короче, выступил я:

– Вы меня что, за пацана держите? За салагу-салабона? Сами позвали, а налить — не наливаете.

А в ответ — фраза, которую я потом частенько вспоминал:

– Перед твоей вдовой извиняться никому не интересно.

Я сперва взвился. Типа: какая вдова? Я — живой… Пока… Потом мысль проскочила… как у Масяни в Москве: «Ну, попал». Потом мужики внятно объяснили: как конкретно на тебя конкретно именно эта конкретно доза подействует — никто не знает. Чего-то у тебя взыграло, куда-то пошёл, споткнулся-завалился… А смерть — вон она, рядом. Термометром подмигивает, сугробиком убаюкивает. Это же не Центральная Россия, где

«И под каждым там кустом
Нам готов и стол, и дом».

Просто отойди на шаг с тропинки — сам уже не выберешься. Или, как у меня приятель, выберешься. А пальцы в больничке оставишь. Он тогда очень радовался, что не все.

Так что, затихни, кудрявенький. Не надо мне всего этого, не местный я. Это местному мальку с мужами за столом посидеть — честь и награда. А я этих всех мужей — старше. И по векам исторического процесса, и в лоб — по своей собственной жизни. Тут все, кто за столом, мне — ребятишки. Мне тут впору им сопельки вытирать. Что я, кстати, и делаю. Вон, у зомби моего от горяченького опять нос пробило. Нет, надо, всё-таки, Сухану платок носовой сделать. Спрогрессировать. А то рукавом… не эстетично.

– Значит так. Я не пью — мал ещё. Сухан не пьёт: он — «живой мертвец». Что он с выпитого вытворять начнёт — никто не знает. Может, голову тебе оторвёт. Ноготок не пьёт — лечится он. У него такое снадобье, что с выпивкой несовместимо. Ивашка не пьёт — пока гурда во вражьей кровью три раза не умоется, ему пить — саблю свою потерять. А вот вы с Николаем можете продолжать квасить. Без обид.

Кудряшок попробовал продолжить. Типа классики: «Да ты чё? Ты меня не уважаешь? Я от всей души, а ты так…». Не интересно. Я этого столько наслушался… Короче, «по-квакал — и в тину». Но тут влез Николай.

– Боярич, тут дело такое… Такая… как ты говорил: «сделка срастается». Но — серебра надо. И цена, конечно, но товар… и, опять же, нужда… Ну ты сам глянь.

Я не понял: Николай мотнул головой в сторону плиты. Там Кудряшкова жёнка уже заканчивала приборку после готовки, какой-то горшок ещё булькал, да доходило что-то накрытое полотенцем.

– Ты о чем?

– Так Кудряшок нам бабу свою оставит. Но хочет полторы гривны.

Кудряшок наконец-то понял, кто здесь старший, и, старательно заглядывая мне в глаза, с напором кинулся аргументировать озвученную сумму.

– Вас тут пятеро. Ну, на один-то раз у каждого хватит. На пол-месяца. 15 дней. Итого 75. По куне за раз — полторы гривны. Если больше — прощаю. И опять же — и всё остальное на ней. Ну там, готовка, постирушка. Вообщем, всё. Так это — почти даром.

– Не понял. О каком разе речь?

Напряжённо-убедительное лицо Кудряшка мигнуло. Потом расплылось в покровительственной ухмылке.

– Ну ты, малёк, видать, и не знаешь ещё. По малолетству. Чего мужики с бабами делают? — Суют им. Пока легче не станет. В мудях. Вот кажное облегчение и есть разик. Понял, малой? Не пробывал ещё? Ну, ничего, баба — есть, мужики покажут как чего. Ты, главное, не ссы. Не с первого, так с третьего-пятого получится. Дело-то не хитрое…

– Постой. Она же твоя жена.

– И чего? Баба она и есть баба. У моей — всё как у всех. Вы, мужики, только смотрите — сильно не портить. Ежели там по чуть-чуть… Для забавы — ничего, баба потерпит. Но чтоб руки-ноги, или, там, зрение…

– Не понял. Вы же — венчанные. «Верность до гробовой доски»