Косьбище

«И лежат они все в ряд.
Глазницами в рассвет.
И каждому из них
Совсем немного лет».

Для католической Европы — это отмена моногамии и паническая папская энциклика из Авиньона со словами: «пусть каждый берёт себе столько женщин, сколько может прокормить». Каждый — из выживших.

Потом, с десятилетними интервалами, прошли ещё две волны: «Вторая чума», «Третья чума». Изменился даже генетический состав населения Европы.

Мы воспринимаем историю, в основном, как цепь политических событий: война, поход, мирный договор, реформы, революция… Два года эпидемии тифа в Древней Греции полностью изменили политический ландшафт. Без всяких войн и революций.

По попаданству в этой части — полный пролёт. Не ловят мои коллеги такие вещи. А ведь, кроме тяжёлых организационно-массовых санитарно-лечебных мероприятий, есть и чисто приключенческие, авантюрные. Сожги в море тот корабль, который привёз чуму в Константинополь из осаждённой татарами Феодосии… Осаждённой и заражённой… Счёт на десятки миллионов жизней только в эти четыре года. По количеству погибших — почти Великая Отечественная, по проценту — десяток таких же. Вот это бифуркация! Вот это воздействие! Сохранить цвет не одной нации — всей европейской расы, всей христианской культуры… Мимо. «Блоха? Ха-ха!».

Ещё одна странность этой пандемии. Здесь, в средневековье, дети — подавляющее большинство населения. И его «слабое звено». Детские трупики составляют основной наполнитель всех могильных ям. Но в эту чуму удивительно много скелетов взрослых. Непропорционально много. Тех, кто в детстве пережил голодные 1317-19 годы. Связь? Не знаю. Что-то они такое съели, что позволило чуме через тридцать лет убивать их особенно эффективно.

Европейские города вымерли. «Шесть мужей вышли из Смоленска и закрыли за собой городские ворота. Ибо не осталось в городе никого живого».

И, вместе со всем городским населением, практически полностью вымерли городские криминальные сообщества. Включая первые, только сформировавшиеся и устоявшиеся, детские.

Но эти катаклизмы прошли позже. А пока, в этом 12 веке, в «Святой» и весьма городской «Руси» до столь яркой социальной патологии как детские и подростковые ОПГ — дело не доходило. Детских банд — пока нет. Основой святорусского криминала был и остаётся дорожный разбой. А в этом занятии детишки имеют вспомогательное значение.

Судьба мальчишечки была предрешена до его рождения — просто фактом времени и места. Но, вместо обычного стояния на паперти с жалобливым подвыванием, Кудряшку досталось довольно элитное амплуа. Дело в том, что он был кудряв. То есть — хорош собою.

Странно, вот смотрю на Кудряшка, слушаю его — хорошенький, кудрявенький… Ну разве что — чуть оплывший. А перед глазами маячит серая норвежская крыса. Хитрая, злобная, мерзкая. Возможно, уже инфицированная.

Мало кто из людей чётко осознает, насколько совершенно мелкие, иногда даже временные детали внешности, изменяют его характер, судьбу, жизнь. Я помню, как среди весёлой, сразу-после-школьной гулянки, появился один мой приятель в соплях и слезах.

– Что случилось?

– Сантиметра не хватило!

В Кремлёвский полк брали новобранцев ростом от метр 80. Приятелю ну край надо было туда. Именно в эту часть. Он — из семьи потомственных военных, служивших в этом полку всегда. С отцов-дедов. Но — перетаскал штангу, не успел вырасти. В тот вечер он хорошо принял, потом где-то нарвался на приключения. Через шесть лет мы встретились. Я — после вуза, он — после отсидки. Мужчины растут до 25–28 лет. Он — вырос. Но — поздно. И его туда уже не берут, и он туда уже не хочет. СПИДа в то время в зонах еще не было. А заточки — были. Больше я его не видел.

Другая гулянка, пару лет спустя. Девчушки-хозяйки с порога обратили моё внимание: «у нас тут новенькая, ты присмотри чтоб не скучала». Присматриваю. Нормальная девушка. Всё при всём. Я не про фигуру, хотя и это тоже. Нормальная пластика, мимика, реакция. Смеётся хорошо, говорит внятно, глаза без мути. Но какая-то зажатая. То сядет не так, то повернётся… явно что-то прикрывая. У меня, как у большинства мужиков, при проявлении странностей в поведении женщины, первая мысль: «ну вот, и у этой — месячные». Но — не похоже. Тут она сделала две ошибки. Во-первых, села рядом со мной за стол. Или — не проявила достаточной настойчивости, чтобы этого не допустить. А во-вторых, попыталась меня напоить. Ну, деточка, ты даёшь! Мой батя как в 41-м принял шесть норм «наркомовских» на спор, так и возобновил употребление уже только после моего рождения. У меня наследственность чистая, к своему жизненному эшелону с цистернами этилового и его смесей я только приступил. «Литрбол» — это для меня не спорт, а физкультура. В общем, когда мы оказались у неё в постели, она только и сумела попросить, чтобы я свет выключил. А когда уже рассвело, она вдруг спрашивает:

– Тебе не противно?

И смотрит так пристально-внимательно. Детка, я — не червонец, не надо на мне Ленина высматривать. А она тыкает пальцем себе в колено и повторяет: