Кошачий глаз

«Странно, — подумал Бело, садясь в служебную машину. — Никто из членов семьи не упомянул об утренних газетах. Или никто не чувствовал потребности их прочитать? Ну, братья, возможно, купили газеты по дороге на комбинат, но она? Она, которая беседовала с журналистами, она, описавшая им всю эту чудовищную сцену с мельчайшими подробностями? А тебе казалось, что она тщеславна».

В ювелирной мастерской господина Шенелона сцена с журналистами разыгралась совсем иначе, чем в семье Берже. Госпожа Шенелон потеряла сознание, а господин Шенелон позвонил на улицу Вобан. Никогда он не продавал «кошачьего глаза»! Что за вздорная мысль! Огюсту он никогда ни в чем не ограничивал, и с первых шагов она стала поступать, как ей Бог на душу положит. Понятно, единственная дочь!

Он, Дидье Шенелон, воспитывался с братьями Берже в одном монастыре, и дружеские отношения сохранились у них на всю жизнь. А потом и их дети подружились: еще малышами играли вместе, потом ходили вдвоем в театр, в кино, ездили в горы и, наконец, укатили в Париж. Короче говоря, Огюста в прошлом году заявила, что Жан-Марк ей нравится, и прибавила: «Возможно, мы даже поженимся». Он учился в Академии изящных искусств, а все Шенелоны высоко ценили художников. Жан-Марк когда-то нарисовал для него образцы украшений в египетском и византийском стиле и сделал это, по его, Шенелона, мнению, прекрасно, однако от вознаграждения категорически отказался. Он был такой деликатный и, казалось, Огюсте далеко не безразличен. Но ни на Рождество, ни на Новый год она не сказала о нем ни слова. Когда мать спросила ее, приехал ли Жан-Марк домой на праздники, она ответила: «Не знаю, меня это не волнует». Потом она вернулась в Париж, чтобы продолжить учебу, и ни в одном письме не упомянула Жан-Марка.

— С ума можно сойти! — добавил господин Шенелон. — Наш постоянный клиент, комиссар Тевене, заверял меня, что наша дочь не будет замешана в эту мерзкую историю, а тут вдруг из Парижа приезжает комиссар специально, чтобы со мною увидеться.

Шенелон был человеком простого происхождения, с красным, возможно, от избытка эмоций, лицом. Он принял Бело в своей квартире, находившейся над магазином. Комнаты напоминали квартиру мадемуазель Сарразен: тот же прекрасный вкус, только вместо современных полотен на стенах висели старинные портреты в роскошных рамах.

Бело успокоил встревоженного отца, объяснив ему свой приезд в Лион так же, как и семье Берже. О «кошачьем глазе» он не сказал ни слова. Ему показали, хотя он об этом и не просил, фотографию Огюсты. Она оказалась приятной, миловидной девушкой. Адреса она не изменила, он остался тот же, что и тогда, когда старая госпожа Берже писала ей по поводу колечка с «кошачьим глазом». Этого эпизода супруги Шенелон не знали.

Вернувшись на улицу Вобан, Бело позвонил Пикару и сообщил обо всем, что ему удалось узнать в Лионе. Симону он велел отправиться на улицу д’Асса, 80, к симпатичной Огюсте Шенелон.

4

На последнем этаже красивого дома времен Директории Огюста Шенелон снимала однокомнатную квартиру без кухни. Вид из окон открывался фантастический: Люксембургский сад, купол Пантеона и безоблачное небо. Симон Ривьер, однако, не сразу это увидел. Сначала на бумажке, приколотой к двери, он прочитал надпись: «ОГЮСТА».

«Можно подумать, здесь живет гадалка или кто похуже, — пронеслось в голове у Симона. — А почему, собственно, похуже? Тоже профессия. Легавый — разве лучше?» Он постучал.

— Войди, не заперто, — ответил чистый, звучный голос.

Перед ним стояла красивая девушка с веселыми, блестящими, полными любопытства глазами. На ней было простое платьице, еще больше подчеркивавшее ее юность.

— Вот так номер! — воскликнула она. — Я думала, что это Франсуа. Вы его друг? Он не может прийти или договорился тут с вами встретиться?

Начало разговора было неудачным. Всегда лучше, когда свидетель сразу понимает, с кем имеет дело.

Огюста приглядывалась к нему.

— Что все это значит? Вы онемели? Франсуа заболел? Можете говорить смело. Конечно, мне будет жаль, если он захворал, но в конце концов это только мой знакомый! — Она улыбнулась. — Вы такой серьезный! Но вам это идет. Вы еще учитесь? Может, сядем?

Она свернулась на тахте в клубок, что, однако, не скрыло ее высокого роста. Надо сказать, Огюста не производила впечатления скорбящей и покинутой. Симон уселся в кресло.

— Я не учусь, — начал он. — Я пришел от имени Жан-Марка.

Выражение «от имени» было неточным, но Симон употребил его умышленно. Огюста нахмурилась.

— Чего Жан-Марку надо от меня? Нам нечего сказать друг другу. Все кончено.

Симон покраснел.

— Простите, я неправильно выразился. Я пришел не от его имени, но по его делу. — Краска отхлынула от его лица, но поза осталась скованной. — Вы видели утренние газеты? — прибавил он.

Огюста побледнела.

— Газеты? Все равно какие? Вы сказали, «видела», а не «читала». Первую полосу? — Симон кивнул. — Кто вы?

Симон постарался улыбнуться как можно более располагающе.

— Я инспектор криминальной полиции. Не пугайтесь, пожалуйста! Преступление ужасно, но Жан-Марк лишь косвенно затронут его последствиями.