Кошачий глаз

Моя синяя шапка лежит на льду ручья. Я стою в снегу и смотрю на нее. Корделия права, это дурацкая шапка. Я смотрю на нее и чувствую, как в душе поднимается протест, потому что эта дурацкая шапка – моя и она заслуживает, чтобы над ней насмехались. Я больше не хочу ее носить никогда в жизни.

Я слышу – где-то журчит вода, внизу, подо льдом. Я делаю шаг на лед, тянусь к шапке, подбираю ее и проваливаюсь. Я стою по пояс в ручье, и меня окружают вставшие дыбом осколки льда.

Меня пронзает холод. Ботики наполняются водой, и туфли внутри них – тоже; вода пропитывает лыжные брюки. Наверно, я взвизгнула или издала какой-то другой звук, но сама, кажется, ничего не слышала. Я вцепляюсь в шапку и смотрю вверх, на мост. Там никого нет. Они, должно быть, ушли, убежали. Вот зачем мне велели считать до ста: чтобы они могли убежать.

Я пытаюсь двигать ногами. Они очень тяжелые, потому что в боты налилась вода. При желании я могла бы так и стоять тут. Сейчас уже настоящие сумерки, снег на земле синевато-белый. Он занес старые шины и куски ржавой жести, торчащие из воды; кругом – синие арки, синие пещеры, чистые и безмолвные. Вода в ручье холодная и мирная, она течет прямо с кладбища, с могил и костей. Это вода из мертвецов – растворенных, прозрачных, и я стою в ней. Если я скоро не пошевелюсь, то замерзну в ручье. Я стану мертвецом, упокоенным, прозрачным, как они.

Я иду вброд, обламывая края льда. Идти в ботах, полных воды, тяжело; можно поскользнуться и совсем свалиться в воду. Я хватаюсь за ветку, вытягиваю себя на берег, сажусь в синий снег, снимаю боты и выливаю из них воду. Рукава куртки промокли до локтей, варежки тоже. Теперь мои руки и ноги как будто режут ножами, и от боли у меня текут слезы.

Я вижу свет на краю оврага – там дома́, невозможно высоко надо мной. Я не знаю, как мне лезть наверх, когда рукам и ногам так больно; я не знаю, как мне добраться до дома.

Голова наполняется черными опилками; мелкие пылинки тьмы залетают в глаза. Как будто снежинки – черные, как бывает на негативе. Снег сменился твердыми зернышками вроде града. Они шуршат на ветвях, словно перешептываются люди в битком набитой комнате, зная, что должны соблюдать тишину. Это мертвецы незримо выходят из воды и обступают меня. «Ч-ш-ш», – говорят они мне.

Я лежу на спине у ручья, глядя в небо. У меня больше ничего не болит. Небо отливает красным. Мост выглядит по-другому: он как будто поднялся выше и стал более сплошным, словно перила исчезли или заполнился промежуток между ними и мостом. И еще он светится – на нем лужицы света, зеленовато-желтого, я никогда не видела такого. Я сажусь, чтобы разглядеть получше. Тело кажется невесомым, как в воде.

На мосту кто-то стоит, я вижу темный силуэт. Сначала я думаю, что это Корделия за мной вернулась. Потом понимаю, что это не ребенок – слишком высокий. Лица не видно, только очертания. Один из источников желто-зеленого света – прямо за головой у этого человека, и свет как будто исходит лучами от головы.

Я знаю, что надо вставать и идти домой, но кажется гораздо легче остаться тут, в снегу, под градинами, нежно гладящими мне лицо. И еще мне очень хочется спать. Я закрываю глаза.

Кто-то обращается ко мне. Вроде бы голос зовет, только очень тихо, словно чем-то приглушен. Я вообще не уверена, что слышала. Я с натугой открываю глаза. Человек, стоящий на мосту, выходит наружу за перила. Или проходит сквозь них. Это женщина, я вижу длинную юбку. Или это длинный плащ? Она не падает, а приближается ко мне, словно шагая, но ведь там нет ничего, по чему она могла бы шагать. У меня нету сил на испуг. Я лежу в снегу, охваченная летаргией, и с ленивым любопытством слежу за женщиной. Мне тоже хотелось бы так ходить по воздуху.

Вот она совсем близко. Я вижу белое сияние ее лица, темный платок или капюшон на голове. Или это волосы? Она протягивает ко мне руки, и меня охватывает счастье. Под распахнутым плащом светится что-то красное. Это сердце, думаю я. Это сердце, которое снаружи, оно светится, как неон, как пылающий уголь.

И вдруг я ее больше не вижу. Но чувствую, что она рядом, не как обнимающие меня руки, но как дуновение теплого воздуха. Она мне что-то говорит.

«Теперь ты можешь идти домой, – говорит она. – Все будет хорошо. Иди домой».

Слова не звучат вслух, но она говорит именно это.

36

Пятна света на мосту исчезли. Я взбираюсь наверх в темноте, вокруг шуршит град, я цепляюсь за ветки и стволы, подтягиваюсь, туфли проскальзывают на утоптанном заледенелом снегу. У меня ничего не болит – даже ноги, даже руки. Я как будто лечу. Теплое дуновение движется вместе со мной, нежно касаясь лица.