Кощеевич и война

По правде говоря, из-за горного лаза он переживал больше. А с царицей — да, вышло несправедливо. Но такова жизнь. Которая та ещё сволочь, если подумать!

— Не печалься. Я наконец-то избавлена от постылого мужа — и свободна. «Свободна… свободна…» — зашелестел лес.

Голуба возвысила голос, перекрикивая зловещее эхо:

— Ничего не бойся — однажды и ты станешь свободен от всех данных клятв и родственных уз!

С материнской заботой она погладила Лиса по щеке (касание было похоже на лёгкое дуновение ветерка) и исчезла.

— О, это вряд ли… — криво усмехнувшись, Лис покосился на Марену.

Его узы были слишком крепки.

Глава одиннадцатая Выхода нет

Тяжёлая решётка темницы, лязгнув, захлопнулась. Яромир подождал, пока глаза привыкнут к темноте, потом огляделся. Его окружали обындевевшие каменные стены, на полу лежал ворох прелой соломы, над головой виднелось узкое окошко, в которое мог пролезть разве что голубь. Но вольным птицам нечего было делать в этом царстве зловредных крыс. В темнице было затхло, сыро, пахло гнилью и безнадёгой. Как же наивен он был, когда ждал от царя справедливости! Яромир ударил кулаком в стену — резкая боль помогла прийти в себя. Опомнившись, он облизал сбитые костяшки, и во рту стало солоно от крови. Злостью да обидой делу не поможешь — беда уже случилась. Выходит, не зря он чувствовал её приторный запах. Теперь нужно думать, как отсюда выбраться. Над тем, что делать после побега, Яромир решил поразмыслить потом. Сперва удрать, а там видно будет.

Он дёрнул решетку — крепкая, зараза. Ещё и зазвенела так, что уши заложило. В камере напротив кто-то сдавленно охнул — видать, от неожиданности. Яромир приник лбом к железным прутьям.

— Радосвет? Это ты?

Куча тряпья зашевелилась, из-под неё показалась взъерошенная голова узника.

— Яромир! А ты что здесь делаешь?

— По всей вероятности, то же, что и ты. Сижу. — С губ сорвался невольный вздох. — Ты в порядке?

— Да.

Царевич подошёл к решётке своей темницы, и Яромиру оставалось только покачать головой. Радосвет определённо был не «в порядке»: бледный, осунувшийся, со спутанными кудрями и отросшей щетиной на подбородке. Щека то ли рассечена, то ли расцарапана — в темноте не разберёшь. Правый глаз заплыл от кровоподтёка, левый тоже выглядит опухшим. Возможно, от слёз. Хорошо хоть меховой плащ не отняли, а то бы парень от холода давно уже дуба дал.

— Зачем ты приехал? — нахмурился царевич. — Я же велел тебе оставаться в ставке и встретить Веледара.

Пришлось Яромиру рассказать всё как на духу: про ссору с Душицей и вернувшегося Горностайку, про Радмилу, про жребий…

— Плохо дело, — поморщился Радосвет, словно у него болели зубы. Кто знает, может, и впрямь болели.

— Прости. Я и подумать не мог, что всё будет так, — развёл руками Яромир.

— Да что уж теперь… Оба мы влипли, как кур в ощип.

В голосе друга было столько обречённости, что у Яромира сжалось сердце. Он предпочёл бы, чтобы Радосвет его обругал. Может, тогда стало бы хоть немного легче…

— Знаешь… я, кажется, выдал царю твою тайну. — Он шмыгнул носом. — Подумал, что тебя из-за Таисьи сюда посадили. Хотел как лучше.

— Чего уж теперь? Мне так и так конец. — Ох, опять этот бесцветный тон… Ни тени гнева, одна лишь обречённость. — Только бы отец до Таисьи с Аннушкой не добрался.

— Но ему же нельзя в Дивнозёрье. Помнишь, что царь не имеет права покидать свою землю? А он даже из палат сейчас не выходит.

М-да, вышло не слишком-то утешительно.

— Сам не пойдёт, так подручных отправит. Того же Мрака… Пожалуй, приснюсь Таисье, предупрежу. Пускай уезжает.

— Куда?

— Да куда глаза глядят. Чем дальше от Дивнозёрья, тем лучше. В безволшебных краях её никто не найдёт. Даже я.

— Значит, расскажешь ей, что тут происходит?

— Нет, что ты! — Теперь в голосе царевича звучал неподдельный испуг. — Не хочу её волновать. Помочь нам она всё равно ничем не сумеет.

Яромир подышал на ладони.

— Может, ты и прав. Зачем зря девицу тревожить? Вот выберемся, тогда…

— Не выберемся. По крайней мере, я. Отец велел мне готовиться к казни. День не назвал. Мол, жди — однажды за тобой придут. Только я не замышлял против него, веришь?!

— Не просто верю — знаю. — Яромир приложил руку к сердцу. Ему не нужно было доказательств. Радосвет невиновен — это же ясно как день. — Не вешай нос, дружище. Мы непременно сбежим!

— Как?

— Я Вьюжку позову. Сейчас подкину перо — и фьють, только нас и видели.

Он пошарил по рукавам, заглянул за пазуху. Заветного пера нигде не было. Видать, обронил, пока его стража скручивала.

— Ничего-ничего, симарглы умеют слышать мысли. Он ни за что не оставит нас в беде. Сейчас кликну — и прилетит. Вьюжка! Вьюжка, ко мне!

Но сколько Яромир ни кричал, ни свистел — верный крылатый пёс не появлялся. Выходит, его тоже схватили? И где только цепь нашли, способную удержать симаргла?

— И что теперь? — Больно было видеть, как в глазах Радосвета гаснет надежда.

— Я ещё не придумал.

— Когда придумаешь, разбуди.

Радосвет повернулся спиной. Хотел отойти, но вдруг замер. Его плечи дрогнули. Раз. Другой. Потом мелко затряслись от плохо сдерживаемых слёз.